Рома и Майя: Первое знамение
Шрифт:
Майя и Кристина слегка опоздали на урок и поэтому им пришлось (кое-кому на радость) занять последнюю парту возле входа. Там сейчас и стоял юноша. Майя знала, что медлить нельзя. У Ромы упал взгляд на последнюю парту соседнего ряда, а под его ноги «случайно» упала ручка. Он наклонился её поднять.
– Прошу меня простить, – изображая неловкость, выговорила девушка, – я отвлекалась и…
– У тебя это становится привычкой, – парень улыбался, протягивая упавший предмет его хозяину.
«Это мой
– Спасибо, – она коснулась его ладони. Когда ручка оказалась в её руке, Майя развернулась к листу тетради.
«Ничего не понимаю! Я же должна была увидеть! Увидеть хоть что-нибудь!» – её повергло в шок.
– Ты всё ещё расстроена? – реакция девушки читалась как открытая страница книги, и Кристина пыталась выказать сочувствие.
– Теперь всё просто замечательно.
«Этого не может быть! Это невозможно!» – продолжала негодовать Майя.
– А теперь повтори ещё раз, сукин сын!
Терпение взрослого мужчины висело на волоске. Он не думал отступать от намеченного пути. Максим Витальевич собирался «перевоспитать эту самодовольную мразь», раз и навсегда приучить его к уважению и почитанию. И даже если ради этого придётся изуродовать или покалечить сына – благая цель оправдывала средства. Мужчина ждал рецидива. Роман в ответ только пыхтел и сопел. Его грудь по-прежнему то раздувалась, то уменьшалась в объёме. Глубокое дыхание немного сбило спесь с юноши.
– Я сказал повтори, опарыш! Повтори ещё раз! Живо!!!
Отец неистово орал. Показалось, что его лицо вот-вот лопнет от злости. Он плевался почти через каждое слово.
Рома готов был наброситься и забить до смерти ненавистного мужчину, но вместо этого демонстративно махнул рукой и повернулся, чтобы выйти из дома.
– Ааа!!! Иди сюда! – Максим Витальевич набросился сзади, обхватив сына обеими руками. Парень быстро мобилизовался и оттолкнулся ногами от двери. Раздался грохот, свидетельствующий о том, что двое далеко не маленьких людей рухнули наземь.
От удара головой о пол руки у мужчины невольно разжались, и он ухватился за виски, кряхтя и охая. Юноша, приземлившийся на «мягкое», почти не пострадал. Он вскочил и снова ринулся к двери. В этот момент отец успел ухватиться за ногу и дёрнуть на себя изо всех сил. Парень, падая, уцепился за рукоять входной двери и пытался удержаться на весу. Мужчина превозмогая головную боль, отдававшуюся пульсацией, встал и дёрнул ещё раз за ногу. Ручка не выдержала повторного натиска и сдалась – Рома упал лицом вниз.
Не в себе от ярости, мужчина перевернул на спину парня и принялся бить кулаками по лицу. Не успевший сгруппироваться, юноша пропустил два удара, но на третий увернулся, и кулак на полной скорости врезался в пол. Максим Витальевич только вскрикнул и был готов произвести ещё попытку размазать сорванца по паркету, но Рома со всего маху ударил коленом в пах противнику.
– Ты падаль! Ты чертово отродье! Когда твоя мамаша-шлюха родила тебя, я сразу представил, как твоя тоненькая беспомощная шейка хрустит в моих руках! Или как я этими же руками отрываю твою мерзкую голову! Когда мы впервые купали тебя, я грезил как собственноручно опускаю тебя под воду и держу, пока ты не захлебнёшься!
Мужчина, придерживаясь за комод, начал подниматься. Если бы он в своих гневных признаниях ни слова не сказал за мать, Рома бы развернулся и ушёл. Но его задели за живое. Ему было всё равно на оскорбления в свой адрес, но единственную женщину, которую парень любил не меньше родного брата, в обиду он давать не собирался. Даже если это был его отец.
Рома обождав, когда родственник встанет, с разбегу ударил его в лицо ногой. Мужчина с ослабленной реакцией и вниманием опрокинулся назад, ударившись затылком об угол комода. Теперь Рому было не остановить. Он набросился на обидчика и принялся со всей ненавистью безостановочно бить его по лицу. В каждый удар он вкладывался по полной, перечисляя по одному, за что получает его папаша:
– Это тебе за маму! Это тебе за мой детство! Это тебе за Риду! (это была его кошка, которую отец вывез в лес) Это тебе за унижение и позор!
Если бы не вовремя подоспевший Игорь, то он наблюдал бы, как его брата конвоем сопровождают в тюрьму.
– Ты чё, урод, творишь! – брат успел схватить кулак, несущийся к цели, одной рукой, а другой взять Рому на удушающий. Юноше, естественно, это не понравилось. Он начал вырываться и успешно проделал финт головой назад. Рома, кашляя и отхаркиваясь, побежал на кухню. Старший брат с разбитым носом понесся за ним. В следующей комнате ему удалось нагнать парня.
– Стой! Стой! Ты чё, придурок, наделал? – он показал на коридор, где собственной кровью захлёбывался отец, – какого хрена вы тут устроили? Ты устроил?!!!
– Тебя здесь не было!!! Ты не знаешь, что этот урод сказал про меня! Сказал про нашу мать! Хочешь защищать его? Так я тебе тоже морду начищу, кусок дерьма!
– Давай, расфуфыренный! Подойди ко мне! Я тебе башню разнесу, тварь!
Секунда, и вот между двумя братьями началась бы страшная бойня, и кто знает, чем бы она окончилась.
– Кхх, тьпфу! Оставь эту мразь, Игорь! Помоги лучше мне подняться!
Моральное чувство долга и наивысшее сострадание были и одновременно сильной, и в то же время слабой точкой у старшего брата. Желание разнести в щепки, в пух и в прах, негодяя боролось с желанием на всех порах умчаться помогать отцу. И второе победило. Теперь Игорь демонстративно махнул рукой и быстро побежал в коридор.