Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Шрифт:
Водка обожгла горло, Мироновна предусмотрительно пододвинула тарелку с огурцами.
— Сейчас другая жизнь пошла, — между тем говорила Валентина. — Мало кто хочет жить в таких домах. То ли дело, пришел с работы, отвернул кран: тут тебе и горячая вода, и холодная, дрова рубить не надо. А если ребятишки маленькие!
— Детей сейчас помногу не имеют, — сказал Лешка. — Больше всего один, два.
— Раньше по шесть и даже по восемь человек семьи были, и ничего, вырастали, — сказал я.
— Так то раньше, — поблескивая водянистыми глазами, вмешалась в разговор
— Так то война была, сейчас другое время, — сказала Валентина. — Вот у меня, казалось бы, все есть, чего уж еще, а посмотрю на других: покупают одежонку — платьица разные, аж завидки берут. Уж я-то бы ребятишек одевала, как куколки бы они у меня ходили!
Глаза у Валентины смотрели не мигая в одну точку, голос был жестким, но где-то в глубине чувствовался надлом, что-то сорвалось у нее внутри со стопора, выплеснулось затаенное.
Мироновна как-то рассказывала: Валентина выходила замуж, прожила три или четыре года, но детей почему-то не было. Хотела взять ребенка из детдома, но в это время муж ушел к другой.
Пришла подруга, высокая, с худым лицом. Она оценивающе осмотрела нас, чмокнула Валентину в щеку и, точно заранее зная, где ей отведено место, села рядом с Добрецовым. Лешка, поморщившись, посмотрел на Валентину, она не выдержала, рассмеялась:
— Вот видишь, вовремя пришла, а то кавалер один скучает.
Лешка скупо улыбнулся, вновь наполнил рюмки. Мироновна пить отказалась, что-то завернув в газету, засобиралась к себе.
— Посмотрю, как там ребятишки, — сказала она, прикрывая за собой дверь.
После ее ухода Валентина включила магнитофон, повернулась ко мне. Я взглянул на свои унты, но она опередила меня, потянула за руку:
— Ничего, здесь все свои.
От нее пахло крепкими духами и лаком. Она, прищурившись, смотрела на меня. Чувствуя, что пьянею, я как слон топтался на одном месте, бестолково улыбался, смотрел то на Валентину, то на Лешку, который оживленно разговаривал с соседкой. Мне было хорошо и неловко одновременно, на миг я забыл все: и сегодняшние неприятности, и зачем, собственно, пришел сюда.
— Пойдем поможешь мне банку открыть, — неожиданно попросила меня Валентина.
Проходя мимо подруги, она что-то шепнула ей, та посмотрела в мою сторону, понимающе улыбнулась.
На кухне было жарко, меня развезло окончательно.
— Ты насчет квартиры не беспокойся, — ласково сказала Валентина, — я постараюсь вписать тебя в ордер. Ожогин еще ничего не решает. Ему сказали, он сделал.
«Все-таки хорошая она, — подумал я. — Мало сейчас таких».
— Спасибо, Валентина, — пробормотал я.
— Фу, не люблю, когда меня так называют, точно я уже директор магазина. Лучше, когда просто Валя.
Она протянула
Протрезвел я от скрипа двери, вернулась Мироновна, она сделала вид, что не заметила нас, мышью прошмыгнула в комнату.
Валентина тихонько рассмеялась, поправила платье, взяла мою руку и потянула в комнату. Тут же ее пригласил танцевать Лешка, а я, все еще глупо улыбаясь, сел рядом с Мироновной. За столом своим чередом лился разговор, обсуждали последние новости. Подруга Валентины костерила какую-то Нинку, которую, по ее мнению, надо давно посадить. Валентина тоже принимала участие в обсуждении, нет-нет да вставит слово. Я слушал рассеянно, из головы не выходил случай на кухне: «Вот так открыл банку!» Но это чувство стыдливой растерянности быстро прошло, не знаю отчего, может быть, вид сытного стола был тому причиной, может быть, что-то другое, я еще не мог понять эту перемену. Во мне родилось слабое чувство вины и недовольства собой.
Хозяйка заметила эту перемену и, морщась как от микстуры, выпила водку, затем повернулась и доверительно зашептала:
— Приглянулся ты ей, вот что я тебе скажу. Она и раньше в каждом письме про тебя спрашивала, приветы передавала, а я-то, грешным делом, и не догадывалась. Парень, я вижу, ты серьезный не по годам, сходитесь… Бери ее и живите. Зарабатывает она хорошо. Дом снесут — квартиру трехкомнатную получите, будешь как сыр в масле кататься.
Хозяйка ошарашила меня, не дала рта открыть. Теперь все прояснилось, зачем, собственно, позвали на именины, но представить Валентину своей женой я не мог… Нет, надо сказать все как есть, даже если после этого они попросят нас с квартиры.
— Зинаида Мироновна, у меня есть девушка.
Хозяйка вопросительно вскинула брови. Вот, мол, чудак человек, прочитал я у нее в глазах, ему одно, а он другое, — но она быстро подмяла взгляд. Как ни в чем не бывало пододвинула мне тарелку.
— Ты ешь, ешь. Чего стесняешься? Ты думаешь, я вот так с бухты-барахты тебе сказала. Ухажеров у нее много было, только она разборчивая. Недавно ее один сватал, прорабом на стройке работает. Только не понравился он ей. «С ним и поговорить-то не о чем», — сказала она. Умница. Умеет работать, недостачи ни разу не было.
Я посмотрел на часы. Время уже было позднее. Краем глаза заметил: Валентина следит за нами, видимо догадывается, о чем мы разговариваем.
— Пойду, пожалуй, завтра рано вставать.
— Товарищ твой, я вижу, не торопится. Женат он? Нет? — спросила Мироновна.
— А вы сами у него спросите.
Валентина, увидев, что я собрался к себе, выключила магнитофон, подошла к нам.
— Степан, ты куда? Мы так с тобой и не поговорили. — Она замялась, взглянула на Зинаиду Мироновну. — Тебе, наверное, плохо, я сейчас провожу тебя.