Роман межгорья
Шрифт:
Вначале Лодыженко заехал на квартиру Мухтарова. Хозяин-узбек, едва умевший связать несколько русских слов, подтвердил ему, что его квартирант действительно собирался выехать в Чадак, даже просил оседлать коня. Но потом передумал! Где он находится сейчас — хозяину неизвестно.
— Может быть, он в вашем парке, на островке? — спросил Лодыженко.
Хозяин отрицательно покачал головой. Лодыженко показалось, что тот даже обиделся на него за Мухтарова. И еще раз хозяин отрицательно покачал головой, что-то пробормотал, выражая этим недовольство то ли предположением Лодыженко, то ли поведением Саида-Али Мухтарова. Наконец, подбирая русские слова, он с большим трудом объяснил:
— Парк?
— А где находится Янги-арык? — спросил Лодыженко, заметив, что хозяин всячески оберегает репутацию своего квартиранта.
Янги-арык протекал через весь старый город, огибая хлопкоочистительный завод, и, пройдя по огородам нового города, будто убегал под землю, с шумом проваливаясь в большой сифон из чугунных труб, проложенных под полотном железной дороги. Несколько чугунных труб, диаметром около метра, стояли в ряд, всасывая окрашенный лёссовым илом стремительный поток воды. Пройдя под полотном железной дороги, вода снова впадала в бетонное русло и уходила прочь из города, туда, где ее ожидали головы мелких арыков, ожидала целая оросительная система городских, дехканских и совхозных земель.
Здесь возле сифона Лодыженко и нашел Саида-Али. Он сидел на раскаленном солнцем бетоне и зачарованно глядел, как в пропасть, в мутную, бурлящую воду. В руках он держал забрызганный блокнот и карандаш.
— Вот это хорошо, Семен, что ты догадался и заехал сюда. Здравствуй, здравствуй. Из Уч-Каргальской станции ты вернулся в Чадак и, не застав меня у матери, приехал сюда?
— Нет, Саид-Али, я сделал умнее. Я не поехал в Чадак, а из Ферганы прямо сюда, к тебе, завернул.
Мухтаров слегка улыбнулся и покраснел. Нетрудно было догадаться, почему техник усомнился в его скором приезде в Чадак и поспешил к своему другу. Причиной задержки Саида Лодыженко считал «замужнюю женщину», о которой ему стало известно из письма самого же Мухтарова.
— Ты, Семен, действительно лучше, чем я предполагал.
— А почему именно? — спросил не понявший его Лодыженко.
— Пойдем потихоньку, где-нибудь пообедаем и поговорим.
Саид-Али, весь забрызганный водой, загорелый, стройный, быстро соскочил с бетонной стены. В его глазах ярко светилось искреннее, неподдельное дружеское чувство.
— Правильно сделал, что не поверил в мое скорое возвращение в Чадак! Но я хочу посоветоваться о другом. Это, может быть, и нехорошо с моей стороны, Семен? Как ты считаешь, может коммунист влюбиться, так сказать, по-беспартийному, как желторотый юноша? — И Саид-Али, взяв друга под руку, весело захохотал.
Они пошли по отлогому бетонированному берегу. По обеим сторонам арыка зеленели густые сады. В их глубине виднелись дома, глиняные дувалы, там кудахтали куры, оттуда доносились голоса людей.
На мгновение Саид-Али остановился и, помолчав, тихо промолвил:
— Я опустился до того, что и координаты этой Суламифи изучил, как трассу будущего канала: вон в том домике живет…
— Знаешь, Саид, что можно сказать о твоем признании? В жизни всему свое место и время. Я не знаю, кто она, но если замужем и разрешает себе…
— Довольно, Семен, все ясно: и место, и время, и другие признаки «морального разложения»… Давай лучше рассказывай о поездке, с чем вернулся.
— Ну нет, погоди. Такого не бывает после указанных «координат». Разговор надо довести до конца. Мы с тобой должны других учить, а сами…
— Прекрасно, Семен! Потом сделаешь свои выводы. Я уверен, что они будут очень выдержанные, и убедительные. А сейчас — рассказывай о поездке к Синявину.
Они
— Должен выслушать, раз начал разговор. Кто бы она ни была, Саид-Али, я ее не осуждаю. Если у женщины хороший муж, она не разрешит себе принимать ухаживания, пускай даже и такого красавца, как ты… Погоди-ка, погоди. Должен выслушать меня. Словом, как у нас говорят: пей, Саид, да ума не пропивай. Если это лишь развлечение для вас обоих… брось, не стоит тебе… Ты, солидный человек, весь на глазах у людей, а она замужняя женщина…
— Я этого не знаю!.. Собственно, могу не знать.
— Однако же знаешь!
— Это лишь тезис для лектора на тему о моральном облике влюбленных. При встречах с нею — я не лектор…
Лодыженко, чувствуя, что может наговорить Саиду много неприятных слов, всячески сдерживал себя. Однако бросил:
— Любовник?
— Слишком банально, товарищ партийный руководитель. И, если хочешь, оскорбительно.
— Ну, конечно, — не скрывая иронии, согласился Лодыженко. — Раскрылась страница душевной страсти…
— Перестань, Семен! Как ты можешь иронизировать, когда обязан серьезно и более внимательно перелистывать эти «страницы»! Если уж говорить таким языком о лучших человеческих чувствах, о вечных для человечества законах любви, то нужно знать одну простую народную мудрость: «Трепетного волнения души влюбленного не почувствовать тому, у кого в груди вместо сердца осколок льда…» Ты должен был почувствовать, что твой друг влюблен, а не любовник! Еще ничего не произошло, но мне уже нелегко взвешивать на весах морали: где эти взаимоотношения граничат с «недозволенным». Замужняя женщина… Но ведь теперь это уже становится барьером, который надо взять любой ценой! А подумал ли ты о том, что этот брак, быть может, трагедия ее жизни? Ты вспомнил лишь обывательское утверждение: «За хорошим мужем жена не разрешит себе…» А вдруг муж все же «хороший», но ошибка была допущена значительно раньше, когда доброта его не играла еще никакой роли. Ты спасаешь мужа, а душу женщины готов растоптать…
— «Любовь слепа»? Разреши вести дискуссию в том же ироническом тоне. «Серьезно, солидно…», — подчеркивая, напомнил Лодыженко. — Для серьезной, солидной дискуссии тебе следовало бы хоть на это мгновение быть немного трезвее. Немножечко… Коммунисту нельзя забывать не только «извечные для человечества законы любви», но не менее важные обычаи, традиции…
— Не забываю… Ты имеешь в виду наши национальные особенности? — спросил Саид-Али совсем упавшим голосом.
— Да, Саид-Али. О них еще нельзя забывать. Совсем недавно мы, коммунисты, с нашей идеологией, с нашим пониманием интернационального содружества людей, пришли в атмосферу феодально-мусульманских отношений…
Мухтаров резко перебил его:
— И что же, мириться с этим? Потворствовать?..
— А ты не горячись. Потворствовать, мириться со всякими отклонениями от нашей идеологии не к лицу коммунисту, даже вредно. Но считаться с обычаями нужно… Не будешь же ты, как джигит, красть у врача жену.
— И все же, Семен, это лишь барьер. Не возражаю, сложный. Но к лицу ли человеку пасовать даже перед таким препятствием?
— Да опомнись, Саид! Ты ведь говоришь устами и умом «слепого влюбленного». А отвлекись ты на мгновение ют этого влюбленного Саида… — Лодыженко вдруг умолк, заметив, что Мухтаров нервничает. — Саид-Али, пойми, что я на твоей стороне. Мне ясно, что с этой любовью ты, как «желторотый», неизбежно попадешь в гнилую трясину, которую так легко могут использовать наши враги, будь они фанатики ислама или другой, скажем, белогвардейской масти.