Роман о любви на далёком острове (в трёх историях)

Станиславова Елена

За томительную бесконечность этого поцелуя с Алекс произошёл целый ряд событий. Она испытала хроматическую гамму самых разнообразных эмоций – от и до; её тело лишилось ещё одной оболочки – светло-серой флисовой толстовки с чёрным котом на спине; её колени размягчились до состояния варёной сгущенки и отказались быть ей опорой, поэтому её руки обвились вокруг шеи Рурика, а на завершающей стадии этого поцелуя внизу её живота начало разливаться давно не испытанное тепло. А когда поцелуй завершился, сильные руки оторвали Алекс от твёрдой поверхности дубового паркета и понесли в освещённое предзакатным солнцем чрево квартиры.

А дальше реальность окружающего мира куда-то пропала. Алекс было тепло и мучительно сладко.

Возможно, ей никогда прежде не было так тепло и мучительно сладко. И такой безудержной, невыносимо яркой кульминации она точно не испытывала ещё никогда. Сказать по правде, она понятия не имела, что способна на такое.

… И Рурик протянул ей чашку ароматного травяного чая (кажется, исландский мох, листья берёзы и ещё какое-то локальное растение, типа этот чай ещё викинги пили для профилактики простудных заболеваний). Но это случилось позже, значительно позже. И Алекс было совсем не холодно. Ей на самом деле было тепло. Очень тепло. Рурик выполнил своё обещание…

Уже значительно позднее, по привычке, Алекс пыталась проанализировать, что же случилось с ней в ту ночь, и на ум ей пришла не слишком однозначная, но яркая ассоциация, навеянная шестилетним, так и не законченным обучением в музыкальной школе. Параллель со скрипачом-виртуозом, получившим новую скрипку.

Видимо, маэстро подозревал, что эта скрипка, по меньшей мере, вышла из мастерской Страдивари или Гварнери, так нежно и трепетно он касался пальцами её корпуса и грифа. Колдуя с колками, долго настраивал каждую струну, прислушиваясь к мельчайшим оттенкам её звучания. Пока, наконец, в дело окончательно не вступил смычок, изредка прерываемый импровизациями пикколо. И игра скрипача оказалась настолько гениальной, что сама скрипка хотела звучать так, чтобы привести аудиторию к экстазу, к той грани, за которой – потеря сознания. И это было только начало концерта. Скрипач умел играть разные произведения – бравурные, тягуче-меланхоличные, с рефреном и без, и каждый раз скрипка пела так, что в финале любого из них аудитория взрывалась бешеной овацией. К завершению выступления и музыкант, и скрипка истощили свои силы. Скрипач бережно завернул свою новую деревянную подругу в мягкую ткань и положил в футляр до тех пор, пока не придёт время снова зазвучать музыке.

Где-то уже под утро – точнее время определить было невозможно — Алекс так и не поняла, когда здесь бывает ночь — она услышала:

– Это не слишком много для тебя? Ты устала?

Что могла Алекс на это ответить?

– Я устала. Но это не слишком много.

И неожиданно получила в ответ:

– Завтра ты будешь купаться в очень тёплой воде.

Ты

Пришёл –

спорно, сама

я нашла,

я пришла,

взглянув,

захотела ещё посмотреть.

Смотрю,

и ты смотришь тоже,

и слышишь

слова прямо,

как есть здесь, по-своему.

Словно всегда

знаешь, что должно сказать

и когда промолчать

Это злит, манит.

Такого любить?

Это ли жизненно, да?

Должно

довольствоваться мне?

Должно заботиться?

А я ликую.

Нет, это —

игра!

От радости себя не помня,

сказала

всю правду и ложь, что была,

и было весело,

было легко мне.

Глава 6. Четверг. Греттислёйг

Первый раз Алекс проснулась от того, что настырный солнечный луч пробрался сквозь щель в занавесках, чтобы пощекотать её веки. Этот же луч подсветил мягкими яркими бликами и без того золотистые волосы мужчины, мерно дышащего рядом.

Алекс не задумалась о том, что впервые после приезда в Исландию не поинтересовалась, какая сегодня погода. Впрочем, это было очевидно, и её голова была занята совсем другими размышлениями.

Алекс никогда не нравились блондины, особенно бородатые (но и бородатые шатены ей нравились только глазами, если к ним не прикасаться). Но этот блондин был большой, сильный, тёплый, крепкий. Алекс могла бы добавить ещё несколько эпитетов, но зачем? Его доведённый до абсолюта вид спереди до сих пор вызывал у неё противоречивые чувства. Правда, оба полюса этого противоречия, по большому счёту, были со знаком плюс.

К своим без нескольких дней тридцати Алекс до сих пор не могла избавиться от смущения при виде наготы. Даже своей. Собственная маленькая грудь в юности принесла ей немало страданий, постепенно вылившихся в тщательно скрываемый комплекс. Но вот этого брутально-белобрысого мужчину величина ее груди полностью устраивала, если учесть то внимание, которое он к ней проявил…

Алекс не успела как следует обдумать вопрос о неожиданном избытке тестостерона у этого, что уж там скрывать, чертовски привлекательного белокурого северянина. Его веки дрогнули, и сильные руки лишили Алекс практически всех степеней свободы – северянин был большой, сильный, тёплый, крепкий. И Алекс в очередной раз отдалась на волю этой силы, впитывая её живое могучее тепло.

После не слишком раннего завтрака в кафе у Рурика, выяснилось, что сегодня в планах, действительно, купание в очень тёплой воде, но для этого почему-то надо ехать в далёкий северный фьорд. В принципе, Алекс была не против куда-то поехать, пусть даже на север. Главное, что с Руриком. Она теперь знала, что холод окружающей среды ей больше не страшен.

Пейзаж за окном автомобиля сегодня не выглядел для Алекс унылым. Её даже не раздражали овцы, периодически появляющиеся на проезжей части. Лавовые поля выглядели приветливо-зелёненькими, а горные кряжи уже не казались Алекс жилищами грозных троллей.

Рурик, как всегда, был немногословен, он в основном красноречиво молчал, и иногда поглядывал на Алекс. От этих взглядов внутри у неё что-то пробуждалось и, как бы поточнее выразиться, подрагивало. С Алекс, вообще, происходило что-то странное. Ей вдруг захотелось запеть. К сожалению, песен она не знала и всегда считала, что у нее нет слуха и, вообще, еe голос — противный и писклявый. И она запела молча. При этом у неё возникло ощущение, что сидящий за рулём мужчина прислушивается к её молчаливым песням и пытается вникнуть в их смысл. А когда Рурик почувствовал, что запас еe неозвученных песен иссяк, он включил радио, и Алекс отметила какую-то щемящую мелодичность меланхоличной инструментальной музыки, какая в обычном настроении вызвала бы у неe приступ зевоты.