Роман одного спаги
Шрифт:
Никогда, даже на отдаленных постах Дьяхаллеме, Жан не чувствовал себя таким отверженным и потерянным.
Вокруг всего Подора – поля проса, несколько невзрачных деревьев, кое-какие кусты и немного травы.
Напротив, на мавританском берегу, – только пустыня. А между тем у самого начала едва наметившейся тропы, терявшейся вскоре на севере в песках, виднелась указательная табличка с такой манящей надписью: Дорога на Алжир.
XV
Было пять часов утра; тусклое, красное солнце вставало над страной дуайшей. Жан вернулся на «Фалеме», где готовились к отплытию.
Пассажирки-негритянки,
Пробиравшийся между ними Жан вдруг почувствовал, как чьи-то гибкие руки, словно две змеи, обвили его ногу.
Пряча лицо, женщина целовала ему ноги.
– Тжан! Тжан! – послышался хорошо знакомый тоненький голосок. – Тжан!.. Я поехала за тобой, потому что боялась, что ты можешь попасть в рай (то есть можешь умереть) на войне! Тжан, не хочешь взглянуть на своего сына?
И черные руки, приподняв смуглого ребенка, протянули его спаги.
– Мой сын?.. Мой сын?.. – повторял Жан с привычной солдатской резкостью, хотя голос его дрожал. – Мой сын?.. Что ты такое болтаешь… Фату-гэй?..
– А ведь верно, – с волнением произнес он, наклонившись, чтобы получше разглядеть малыша, – верно… Он почти белый!..
Мальчик, смуглый и все-таки белый, как спаги, отверг материнскую кровь, целиком унаследовав кровь Жана; у него были большие, бездонные глаза и та же красота. Малыш тянул ручонки и уже глядел серьезно, хмуря маленькие брови, словно стараясь понять, зачем он явился в этот мир и почему его севеннская кровь оказалась смешанной с нечистой черной.
Жан чувствовал себя побежденным неведомой внутренней силой, волнующей и таинственной; незнакомые доселе чувства пронзили его до глубины души; он наклонился и ласково, с молчаливой нежностью поцеловал сына.
Да и голос Фату-гэй пробудил в сердце множество уснувших воспоминаний; огонь страсти, привычка обладания связали их прочными, неразрывными узами, неподвластными и разлуке.
К тому же на свой лад она хранила ему верность, а он, он чувствовал себя таким одиноким!..
Жан позволил ей надеть себе на шею африканский амулет и разделил с ней свой дневной паек.
XVI
Корабль продолжал путь. Река бежала дальше на юг, и местность вокруг менялась.
Теперь и на том, и на другом берегу появились низкорослые деревья, тщедушные акации, мимоза, тамариск с невесомыми листьями, трава и зеленые лужайки. Никаких следов тропической флоры, скорее уж подобие растительности северных широт. Если не считать сильной жары и гнетущей тишины, ничто вокруг не говорило, что пассажиры находятся в сердце Африки, можно было подумать, судно плывет по мирной европейской речке.
Хотя иногда глазам открывалась чисто негритянская идиллия. Под сенью рощиц, где вполне могли бы разыгрываться пасторали Ватто, [73] встречались порой увешанные амулетами и ожерельями африканские влюбленные парочки, пасшие тощих зебу или козьи стада.
А чуть поодаль – иные стада, их-то уж никто не пас: серые крокодилы, сотнями дремавшие на солнцепеке, погрузив живот в горячую воду.
Фату-гэй улыбалась. Глаза ее светились особой радостью. Она чувствовала приближение родного Галама!
73
Ватто
И все же одна вещь ее беспокоила: завидев обширные, поросшие травой болота или окаймленные мангровыми деревьями унылые водоемы, она закрывала глаза, опасаясь увидеть черную морду выходящего из стоячей воды н'габу (гиппопотама), появление которого означало бы для нее и ее близких смерть.
Трудно вообразить, сколько ей понадобилось хитрости, настойчивости, изворотливости, чтобы попасть на корабль, где, как она знала, находится Жан.
Куда она направилась, покинув дом женщины-гриота? Где нашла себе пристанище, чтобы произвести на свет ребенка спаги? Бог знает.
Но главное другое: теперь Фату-гэй была счастлива, она возвращалась в Галам, и возвращалась туда не одна – ее заветная мечта сбылась.
XVII
Диалде был расположен у слияния Сенегала с безымянной речкой, берущей начало на юге.
Там находилась негритянская деревня, не имевшая особого стратегического значения, ее защищало оборонительное сооружение французской постройки – блокгауз, [74] похожий на изолированные форты внутренних районов Алжира.
74
Блокгауз – полевое укрепление с бойницами, предназначенное для ведения кругового огня; рассчитано на самостоятельную оборону небольшого воинского отряда.
Отсюда рукой подать до владений Бубакара-Сегу; именно здесь, среди дружественных пока племен, собирались воедино, чтобы стать лагерем, французские силы и союзная армия бамбара.
Местность представляла собой плоскую равнину, однообразную и засушливую, характерную скорее для низовьев Сенегала.
Хотя попадались уже небольшие рощицы и даже леса, напоминавшие, что это Галам, центральные лесистые районы.
XVIII
Первая разведка, в которой принимали участие Жан, сержант Мюллер и великан Ньяор, проводилась к востоку от Диалде, в направлении Джидиама.
По словам старых испуганных женщин из союзного племени, на песке они видели свежие следы большого числа пехотинцев и всадников: судя по всему, здесь проходило войско великого черного короля.
За два часа трое спаги изъездили на лошадях всю равнину вдоль и поперек, но не нашли никаких признаков человека, а тем более целой армии.
Зато обнаружили на земле следы всевозможных африканских зверей. Следов было множество – начиная с большой круглой ямы, вырытой гиппопотамом, и кончая едва заметным треугольничком от копытца быстроногой газели. Песок, затвердевший после последних дождей, с безупречной точностью хранил вверенные ему обитателями пустыни отпечатки лап обезьян, когтей леопардов и львов, размашистых, нескладных шагов жирафов; характерные полосы прочертили ящерицы и змеи; не осталось бесследным вкрадчивое передвижение шакалов, запечатлелись и поразительные прыжки преследуемых ланей. И за всем этим угадывалось ночное буйство дикой природы, то страшное биение жизни, которая пробуждается в пустынях с наступлением тьмы, ибо молчаливыми пустыни бывают лишь до тех пор, пока солнце озаряет их просторы своим пылающим оком.