Роман с бабочками

Рассел Шарман Эпт

Наш гид считает, что обязан подавать нам пример благоговейного отношения к природе.

— Обратите внимание, как меняется мой голос, — шепчет он, — когда я нахожусь в лесу.

Позднее, когда нам так и не удалось повидать цепкохвостого дикобраза, он напоминает нам, что жизнь непредсказуема. Эту мысль он выразил так: «Жизнь — это экскурсия».

«Прогулка в сумерках» обошлась мне в 14 долларов. За вход в облачный лес Монтеверде берут 12 долларов, доплата за экскурсию — 15 долларов с человека. В другом частном заповеднике можно совершить «Прогулку в небесах» — по череде висячих мостов над пологом леса — и «Полет в небесах»: надев страховочный пояс, экскурсанты несутся над лесом на тарзанке. Если вы решите доставить

себе оба удовольствия, вам придется заплатить 45 долларов. Вход в заповедник Санта-Элена — 12 долларов (доходы идут на финансирование местной школы старшей ступени), прогулка по тропе в «Вечном Лесу Детей» — 7 долларов. Столько же стоит билет в великолепный «дом бабочек», который держит биолог-американец.

Разумеется, в каждом национальном парке, в каждом заповеднике, в каждом «доме бабочек» имеется сувенирный магазин.

С облачными лесами ассоциируются определенные виды бабочек. Повсеместно я вижу нимфалид-стеклокрылок. Их крылья, более дюйма в размахе, похожи на стеклышки в коричневой оправе. Летают эти бабочки низко, на уровне глаз человека, — так сказать, в самой толще растительного полога. Возникают словно из ниоткуда и тут же пропадают, как по волшебству. Самцы, посещая синие астры, извлекают из них химические вещества, которые служат феромоном для привлечения самок. Самки передвигаются в воздухе скачками — материализовалась, пропала, снова появилась. Вдруг исчезают на самом видном месте, пронизанные солнцем. Откладывают яйца.

В Коста-Рике куколки стеклокрылок называют espqitos — маленькие зеркала. В облачном лесу Монтеверде моя дочь приподнимает лист, и нашему взору предстают полдюжины ярких хризалид, которые практически приплясывают: внутри бьется жизнь. Мы не смогли сдержаться — в один голос восторженно заахали.

Нас, как сорок, тянет ко всему блестящему. Как нам хотелось утащить этих куколок домой, в свое гнездо!

В этом дождевом лесу деревья — точно новогодние елки, украшенные сверх всякой меры. Они увешаны другими растениями — орхидеями, папоротниками, бесчисленными лианами. С деревьев каплет дождевая вода и сыплется мох. Блеск листьев. Ослепительные пятна света. Кляксы тени. Гусеницы и куколки играют здесь в ту же самую игру, что и везде: прячься прямо на виду, носи маскарадный костюм.

Гусеницы одной черно-оранжевой бабочки прикидываются замшелыми сучками, меж тем как другие, более отважные виды выдают себя за обыкновенный мох или гниющую листву. Некоторые гусеницы создают валы из экскрементов — укладывают свои отходы жизнедеятельности так, чтобы сбить с толку хищных муравьев, которые не любят ходить по тонким стеблям и листьям. Многих гусениц выручает защитная окраска: снизу их тела бледные, что позволяет им сливаться с фоном.

Лишь немногие сознательно привлекают к себе внимание, ощетинив черные шипы. Эти шипы отпугивают хищных насекомых, а также всякое млекопитающее или ящерицу, которым приходилось сталкиваться с высокотоксичными гусеницами ночных бабочек. (Известно, что белоносые мартышки не трогают даже слегка опушенных гусениц, а обезьяны саймири замысловатым способом удаляют у них шипы.)

Тропа приводит нас в место, откуда открывается панорама девственного дождевого леса. Мы видим кроны деревьев сверху. Подо мной на горном склоне — бальзамины всех оттенков розового, красные с желтым треугольные прицветники геликоний, белые каллы, страстоцветы, а также синие астры, так притягивающие самцов стеклокрылок. Вот мелькнула лиловая шейка или зеленая грудка — это колибри пьют нектар. Время от времени вилоклювая бородатка — не зря эту птичку называют «скрипучей калиткой» — издает свой тревожный крик, точно по железу скребут. Крохотный морфо отрывается от небосвода.

Вот он — товар под названием «природа». Эти девственные просторы остаются нетронутыми лишь благодаря сознательному решению человека. По сравнению с другими

странами Центральной Америки, в Коста-Рике самая большая доля заповедных земель — но и самые высокие темпы вырубки лесов. Все это бизнес: вопрос лишь за тем, что именно ты продаешь, что покупаешь и сколько готов платить.

Присутствие квакеров в Монтеверде ощутимо и сегодня. Им принадлежат несколько отелей и ресторанов, а также сыроварня. Они содержат альтернативную среднюю школу. По средам и субботам в квакерском Доме Собраний проводится молчаливое молитвенное собрание. Поскольку я сама принадлежу к квакерам, то с удовольствием предвкушала, как буду в нем участвовать. Собрание начинается в десять утра. Пятнадцать человек — мужчины, женщины, дети — входят в деревянный дом, усаживаются на скамьях, составленных в круг, и поют традиционные песни. В десять тридцать воцаряется тишина. Дети удаляются в отдельное помещение, где проходит что-то наподобие занятий воскресной школы. Приходят еще взрослые, садятся. Никто не говорит ни слова.

Собрания квакеров, которые я посещаю у себя в Силвер-сити, штат Нью-Мексико, также предполагают молчаливое поклонение Господу. По обычаю, «Друзья» усаживаются и ждут, пока случится что-нибудь хорошее, пока Господь или то, что мы называем Светом, не заявит каким-то образом о своем Присутствии. И все: никаких проповедей или обрядов. Члены конгрегации встают и обращаются к собравшимся только в том случае, если чувствуют, что Свет побуждает их заговорить. По большей части на собрании царит молчание. По большей части мы сидим и ждем.

Мысли перескакивают с одного предмета на другой. Я начинаю размышлять о Деловом собрании — я на него не пойду, но оно непременно последует за молитвенным. Поскольку в общинах квакеров нет руководителей, получающих зарплату, решение организационных вопросов у нас возложено в основном на комитеты. Деловые собрания бывают несколько занудными, хотя они, по идее, тоже являются формой молитвы. Ожидание Света и рутинные вопросы, о которых идет речь на таких собраниях, — теоретически одно и то же дело, и всем нам полагается помнить об этом. Однако отчеты комитетов часто бывают уж очень пространными, а споры по мелочам так затягиваются, что все мы готовы повскакать на свои деревянные стулья и завыть в голос.

Пожалуй, у будней квакерской общины и деятельности предпринимателей, извлекающих выгоду из живой природы, есть нечто общее.

Жизнь — это экскурсия.

В США бизнес на бабочках делают еще и таким образом. Существуют специальные фермы, где для праздников выращиваются монархи: клиенты приобретают их, чтобы выпустить на свадьбе или другой торжественной церемонии. За 65 долларов плюс 25 за доставку в течение 12 часов я могу приобрести дюжину готовых к вылету монархов.

Школы и другие образовательно-воспитательные учреждения могут приобрести на этих же фермах специальные учебные комплекты. Школьный класс получает в свое распоряжение горстку гусениц репейницы, а также запас корма — пусть дети наблюдают, как гусеницы едят, растут, линяют, окукливаются и превращаются в бабочек.

Вопрос, позволительно ли выпускать таких бабочек на волю, вызывает немало споров. У большинства ученых перспектива скрещивания репейниц из Калифорнии с репейницами из Айовы не вызывает ничего, кроме ужаса. Их беспокоят возможные эпидемии и неестественное смешение популяций. С их точки зрения выпускать бабочек на свадьбах — значит загрязнять окружающую среду. Вдобавок эта практика кажется ученым безвкусной.

Владельцы ферм бабочек в свое оправдание уверяют, что принимают предосторожности против болезней. Опасение, что горстка выпущенных бабочек может повлиять на дикие популяции, они находят абсолютно необоснованным. По их словам, разведение бабочек — общественно полезный бизнес. Он дарит людям радость, помогает учителям преподавать, а детям — учиться.