Роман с физикой, или За всех отвечает любовь
Шрифт:
– Саш, мне чего сказали.
– Что?
– Ты хорошо знаешь Шварцмана, твоего зама?
– А что? Что вы сегодня все про него.
– А вот что. Ты когда на прошлой неделе на конференцию в Пущино уехал. Вот там, наверное, тебя в электричке то и продуло.
– Да, там дыры в вагонах, – почему-то ответил Изотов.
– Да, наши электрички ужасные. Но про Шварцмана. Ты же говорил, что он за тебя остается на кафедре.
– Да, ну и что? – сказал Изотов неуверенно.
– А то, что его видели в Пущино. Сотрудница одна моя к тетке ездила и его там встретила. Он за тобой шпионит. Боюсь я, Саша.
Не узнать Шварцмана было невозможно, а перепутать
– Не бойся, – уверено сказал Изотов, – я разберусь.
– Ну, спи. Температура высокая?
– Нет, а аспирин выпил.
– Ну, спи, а я еще почитаю.
– Спокойной ночи!
– Спокойной ночи.
Изотов через сон пытался подумать своим больным умом, что же надо было Шварцману в Пущино. Но все мысли сводились только к любви и Любе, и он так толком ничего не придумал и снова заснул.
Через сон он слышал, как жена и дочка встали, ходили по квартире, собирались в школу и на работу. При этом они старались не шуметь и говорили шепотом. Потом он слышал, как жена говорила по телефону.
– Ты спишь? – спросила она.
– Нет, так дремлю.
– Я врача вызвала. Одень новую пижаму. Если будет аппетит, позавтракай. Я пошла.
– Целую, пока.
– Целую.
Жена и дочь еще немного суетились в квартире, но вот заскрипел замок и они ушли. Изотов решил еще полежать, ожидая врача. Самочувствие улучшилось. И хотя до былой ясности ума было далеко, голова начала соображать. Первая мысль уже была не про Любу, а про Шварцмана. Но вторая все равно про Любу.
Шварцман казался просто придурком, которые встречаются в любых семьях, и в еврейских тоже. Как говорится – в семье не без урода. С другой стороны он закончил университет. Даже если всем преподавателям угрожать, что он напишет донос с обвинением в антисемитизме, но ведь есть и преподаватели евреи и письменные работы и курсовые и диплом. Тут кого и в чем не обвиняй, а сам диплом не напишется. Получается, что не такой уж он придурок. Есть ли у него нарушения психики, или он играет специально изображает психа? Кроме того, у Изотова был уникальный для психиатрии материал. В одной жизни Шварцман ненавидел антисемитов, а в другой жизни сам записался в антисемиты. В первом случае он вообще не обращал внимания на женщин, у Изотова даже сложилось одно время подозрение, что он не той сексуальной ориентации. В другой же ипостаси, как известный антисемит он проходу не дает аспиранткам, даже замужним, как Люба. Ах, Люба! Дальше мысли Изотова съехали опять на Любу.
До прихода врача делать было нечего, и Изотов с тоской обошел квартиру. Ничего делать по-прежнему не хотелось. Как велела жена, он переодел пижаму и побрился.
Он поставил на кухне чай и достал любимый том Канта и стал читать Критику чистого разума. Время шло. Грузинский чай хорошо подходил к чистому разуму. Когда приходит врач – это в нашей стране – никому не известно.
Врач позвонила в дверь только часа в два. Изотов открыл ей.
– Вы больной? – врач была энергичная женщина средних лет, наверное, ровесница Изотова.
– Я.
– Где тут у вас руки помыть? – спросила врач, когда Изотов, как интеллигентный человек, помогал ей снять пальто.
– Вот ванная, а вот чистое полотенце.
– На что жалуетесь?
– Высокая температура была вчера вечером. Выпил аспирина, сегодня вроде полегче.
– Давайте я вас послушаю. Снимайте рубашку.
Изотов старательно дышал.
– Не дышите.
Теперь
– Повернитесь.
Что видела перед собой врач? Здорового мужчину сорока лет, правда сильно уставшего. Но это было нормально. Вся страна устала от ударных вахт, в честь дня рождения вождя, от выполнения плана, от субботников и воскресников, от политинформаций после рабочего дня и от очередей за всем самым необходимым.
– Дышать можно? – спросил чуть было не задохнувшийся Изотов.
– Дышите, – складывая в сумку стетоскоп, сказала врач.
Взяток в денежном выражении советское время почти не было. Взятка деньгами была редким исключением. Либо для тех, кому приходилось это делать каждый день, либо за неимением других возможностей.
В остальном процветали воспетые Гоголем борзые щенки. Все в той стране делалось или по блату, или по знакомству. Что сейчас сделает советский врач? Скажет – товарищ, вы симулянт и идите на работу! Нет! Она скажет то, что должна сказать:
– Где тут у вас можно написать больничный и рецепты?
– Вот за стол садитесь, пожалуйста, – галантно подвинул ей стул Изотов.
– Место работы и должность.
– Профессор МГУ.
Врач прекрасно знала, что в МГУ конкурс до двадцати человек на место, и попасть туда, не имея знакомства, невозможно. А растут дети, выросли племянники, и вдруг им вдруг захочется учиться в университете. Тут можно зайти в знакомую квартиру, справиться о здоровье и заодно и о приемных экзаменах. Полезное знакомство!
Все, что не делалось по знакомству, делалось по блату. Но об этом потом.
– Все, вы у меня последний, можно идти домой, – выписав бумажки сказала врач, – берегите себя пейте вот это три раза в день. Посидите три дня дома, а потом ко мне в поликлинику. Если хуже не будет, я вас выпишу.
– Спасибо. Вы мне помогли.
– Надо друг другу помогать, – понимающе ответила врач.
Осталось дождаться, когда врач уйдет подальше от дома, чтобы не столкнуться с ней, и можно было выходить. Изотов стал потихоньку одеваться. Вместо шляпы надел кепку, которую он к своему изумлению увидел у себя на полке. Сунул в карман новую пачку сигарет, на всякий случай. Потом он вернулся в комнату и рядом с больничным написал записку – «Срочно вызвали на работу, чувствую себя хорошо. Не волнуйся. Саша.» Чтобы жена с дочкой не волновались.
Пустые московские дворы в это время дня начинали оживать. Из школы вернулись пионеры, которые что-то громко кричали. Наверстывали молчание на уроках.
Изотов привычно вышел из подъезда, но что-то показалось ему не так. Предчувствуя беду, он замедлил шаг. Так и есть! За ним кто-то тоже стал идти медленней. Во дворе, где только одни дети после уроков, не заметить фигуру взрослого человека нельзя.
Вариантов не было. Пусть всем известно, что КГБ знает всё и за всеми следит, но там тоже люди. Изотов понимал, что он не профессионал и попытаться уйти от слежки, это как тому, кто в первый раз сел за шахматы обыграть гроссмейстера, но выбора не было, надо было бороться. Он решительным шагом пошел к метро. Как будто привычным жестом купил несколько билетов, оторвал один и отдал его на разорвание контролерше. Спустился, не оглядываясь по эскалатору и сел в поезд. Спокойно, делая вид обычного пассажира метро, сел в поезд и так же спокойно поехал. Но доехал не до Охотного ряда, как ему надо было, чтобы пересесть на другую линию и ехать к Боркову, а вышел на Кропоткинской. Там, в одном из арбатских переулков в домовом клубе он один раз читал лекцию.