Роман с куклой
Шрифт:
Перехватила костяную ручку поудобнее и замахнулась.
Лицо у Евы даже не дрогнуло – она как будто ждала этого нападения. Метнулась в сторону. В прозрачных льдистых глазах мелькнуло нечто вроде жалости…
– Ива, не надо, – спокойно произнесла Ева. – Прошу тебя. Это глупо…
– Нет! – прошептала Ива и снова ринулась вперед с ножом. – Пусть не мой, но и не твой тоже… Пусть чей угодно, но только не твой!
Она говорила о Данииле. Ева отскочила, потом, когда Ива в очередной раз попыталась метнуться в ее сторону, толкнула ногой деревянный табурет, стоявший здесь
Ива споткнулась о табурет, едва не упала – теряя равновесие, взмахнула руками. Как это произошло – Ива не успела понять… Но, словно в замедленной съемке, увидела – бутон на цветке, стоявшем неподалеку, переломился, повис, держась только на тоненькой кожице, а потом упал на пол, прямо к ее ногам. Она случайно перерезала ножом стебель.
Странно, но зрелище сломанного цветка настолько поразило Иву, что она выронила нож. У нее было чувство, что она и в самом деле убила кого-то. Кого-то живого! Такого мучительного, нестерпимого сожаления она еще не испытывала…
Несколько мгновений Ива разглядывала так и не успевший распуститься бутон орхидеи, а потом упала на колени. Взяла цветок в руки, едва не плача.
– Ива!
– Уйди! – глухо сказала она. – Уйди, пожалуйста.
– Ива…
– Уйди! Можешь не бояться, больше такую глупость я не повторю…
Ива держала на ладонях бутон, пытаясь придумать, как спасти его. Поставить в воду? В какой-нибудь особый раствор? Что в книжках по цветоводству пишут по этому поводу, интересно?..
Когда она подняла глаза, Евы рядом уже не было.
Ветер коснулся ее лица.
Последние летние денечки. В последний раз греет теплом солнце. Листья в саду уже начали желтеть.
– Скоро осень, – пробормотала Ива. – Господи, вот так и жизнь пройдет – не заметишь…
– …Вот, послушай, что пишут, – Ева развернула газету. – «…как получилось, что в этих местах, издавна славившихся свободомыслием и широтой души, завелись фашиствующие молодчики, державшие в страхе все население края? Губернатор Мигунов – а именно он явился инициатором создания так называемой «народной дружины» – заявил: «Я могу только осудить рвение своих подчиненных, слишком буквально воспринявших свои обязанности. Недаром в народе говорят: «Заставь дурака богу молиться, так он себе весь лоб расшибет!» Безусловно, назначение Никиты Телятникова на должность воеводы – большой кадровый просчет. Мы проведем тщательную проверку. Действительно ли он покушался на жизни известного писателя Даниила Михайловского и его супруги – будет разбираться суд. Но, к сожалению, могу еще добавить следующее – Телятников после недавних событий, что называется, ударился в бега. Его ищут и непременно найдут…» Нет, ну ты слышишь? – нервно захохотала Ева и скомкала газету.
– Какой кошмар… – вздохнула Шурочка Лопаткина. – Значит, самому Мигунову ничего не будет?
– Не знаю… – пожала плечами Ева. – Данька пишет сейчас разгромную статью о том, что творится в Байкальском крае. Только вот будет ли толк? В последнее время столько всяких разоблачений – по всяким разным поводам, но, по-моему, они уже мало кого трогают. Сазонов тоже вот недавно
– Будем надеяться на лучшее! – истово сказала Шурочка. – Ладно, мне пора…
– Слушай, но ты так и не рассказала о себе…
– А что рассказывать? Стасик, после того как переехал от меня, даже не позвонил ни разу.
– А на работе как? Ты не думала ее сменить?
– Ох, надо бы… Я два раза уже подавала заявление на увольнение, но оба раза Вениамин Лазаревич порвал их в клочья. Такой деспот! То пилил меня почем зря, что я не справляюсь со своими обязанностями, то критиковал за то, что не умею выдерживать офисный стиль в одежде, то… Ох! – Шурочка даже не стала продолжать и безнадежно махнула рукой.
– Слушай, Шурка! – неожиданно оживилась Ева. – Я поняла!
– Что? – испуганно спросила Шурочка.
– Так он же в тебя влюблен! Вот и мучает тебя почем зря, не может свои чувства показать… Ты же говорила, что он как начальник – принципиален и занудлив?.. Ну вот, все ясно – он в тебя влюблен, но искренне пытается побороть свою любовь, поскольку она никак не вписывается в офисный формат и вообще, по его представлениям, незаконна…
– Ты думаешь? – Шурочка широко раскрыла глаза. – Ой, мамочки… Мне такая мысль даже в голову не приходила… Нет, ты ошибаешься!
– Шурка, ты такой розан, такая славная… – Ева обняла ее. – Ну как тебя не потискать, не ущипнуть! Ты так мило всегда смущаешься и краснеешь, так очаровательно пугаешься – да этот твой Вениамин Лазаревич там, наверное, весь слюной изошел! Ходит вокруг тебя и облизывается…
– Ой, Ева, не придумывай! – возмутилась Шурочка. – Он же на Кощея Бессмертного похож! Такой тощий, страшный, ворчливый, синяки у него под глазами недавно появились, ко всему прочему…
– Вот именно! Из-за тебя, – многозначительно произнесла Ева. – И потом, ты сама когда-то мечтала быть в центре бушующих страстей…
– Нет, нет, нет! – завопила Шурочка. – Ничего не хочу слышать! Все, мне пора… Пока-пока-пока! Привет Даниилу…
И она, подхватив сумочку, убежала, точно за ней гнались.
Вечером, когда приехал муж, Ева, смеясь, передала ему этот разговор. Но Михайловский как-то невнимательно ее слушал – все смотрел в сторону, рассеянно хмурил лоб.
– Данька, да ты совсем меня не слушаешь! – под конец рассердилась она. – У тебя такой отсутствующий вид… Вот о чем я сейчас говорила?
– Ты рассказывала о каком-то начальнике, который домогается твоей Шурки, пользуясь своим положением…
– Все наоборот!
– Слушай, Ева… Я все думаю – была ли в том дневнике разгадка?.. – тихо произнес Михайловский и поцеловал Еву в висок. – Господи, меня это теперь до самой смерти мучить будет!
– Перестань. – Ева обняла его. – Я тебя люблю… Ты самый умный, самый хороший, самый красивый…
– Ты забыла, мы же договорились – самая красивая у нас ты! – важно произнес он.
Ева обняла его еще сильнее и сказала тихо, очень серьезно:
– Если бы тогда с тобой что случилось, я бы никого другого знать не хотела. Я всю жизнь была бы одна и ждала бы смерти – чтобы встретиться с тобой…