Роман с Пельменем
Шрифт:
– Вот вы где прячетесь.
– Он вынул клетчатый платок и подставил его край под каплю.
– А мы вас ждали, ждали...Прошло, между прочим, двадцать минут урока. Сколько можно реветь? Вы бы еще под поезд бросились.
– Он стал вытирать платком лицо Татьяны Дмитриевны, педантично, со знанием дела, будто у него, кроме брата, есть еще и младшая сестренка, плакса, с которой надо возиться. Она стояла молча, не пытаясь ему помешать.
– Чего вы испугались? Никто вас не трогал. Просто говорить надо громче, вас же не слышно. Ну, крикните: "Пельмень - говно!"
– Какой еще Пельмень?
–
– И он церемонно взмахнул платком.
Татьяна слабо кивнула.
– А вас как зовут? Или это государственная тайна?
– Нет, почему, Татьяна Дмитриевна.
– Очень приятно. Давайте вместе: "Пельмень - говно!"
– Тихо, вы с ума сошли.
– Уже лучше. У вас, кстати, красивый голос. Женский. Мне нравится. Идемте на урок.
– Никуда я не пойду! Оставьте меня в покое! Отпустите руку, нас увидеть могут...
– Всего-то ты боишься. Увидеть могут, услышать могут... мы же не яблоки воруем. Что, в детстве не хотелось стать училкой?
– Нет! В страшном сне не видела!
– Ого, как решительно. Хоть бы попробовали. Втянетесь, месяца не пройдет, а у вас уже руки будут по локти в двойках. А?
– Просто я сейчас пойду к директору и напишу заявление. Так будет лучше всего.
– И Татьяна опять зарыдала.
Но не с тем связалась. Ученичок сгреб ее в охапку и, проявляя неожиданную силу, овевая ее и парализуя мужскими флюидами, коих у него было не меряно, потащил к выходу, отвлекая от мрачных мыслей следующим монологом:
– Во первых, будете упираться, закричу. Представляете, все сбегутся, а тут мы с вами. Какой позор! Чем мы занимались? Черта с два вас уволят. Сейчас сентябрь месяц, в жизни не уволят, даже такую, как вы. Застрелятся из пальца. Из вас же можно кровь пить литрами. Чего это вы поперлись в школу, у нас что, баксы по деревьям развешаны, у первоклашек задницы вызолочены? Если вас накрасить и причесать, да одеть во что-нибудь эдакое, я думаю, можно было бы сунуться на конкурс красоты. Там таких любят. Плоская, длинная, ноги от коренных зубов...- Они шли по лестнице.
– Ценить себя надо. Любить себя надо. А мужчина - это животное, ему наплевать. Он тебя на пьедестал не поставит, если ты сама на него не заскочишь и в позу не встанешь. Сейчас войдете в класс - сами войдете, а я через минуту, сразу скажите, как вас зовут и что вы учительница. Потом возьмите журнал, я его на стол положил, сделайте перекличку. Так и время пройдет. Дайте задание - первый параграф. Хоть бы глаза накрасила, полный ведь класс мужиков! Ну, идите.
– И он втолкнул ее в кабинет.
Ученики еще не разбежались, они ждали. Нет, это было не пассивное статичное ожидание: многие бегали по классу, бросались бумажными шариками, юноши гонялись за девушками, а те визжали; собирались кучками, высовывались из окна. Кто-то целовался. Татьяна влетела настолько энергично, что на том же импульсе и выкрикнула прочистившимся от слез голосом:
– Дети! Тихо!
– Как два выстрела.
Еще секунды две грохота и топота, и воцарился порядок. Таня прошлась как тигр по новой клетке, в благородной преподавательской ярости:
– Меня зовут Татьяною Дмитриевною. Я ваша новая учительница
– Оглядела народ -он безмолвствовал. Все ниточки учеников были к ней привязаны, их приятно было немного подергивать, словно трогать новый лак на ногтях.
– Теперь я должна с вами познакомиться.
– Профессионально улыбнулась и взяла журнал.
– А где же наш староста?!...
Домой шла в воинственном возбуждении. Хотелось говорить и говорить. Мысли все время возвращались к плану работы на год. Хотелось бесконечно его корректировать, продумывать, как пройдет урок о творчестве Маяковского. Татьяна воображала, как найдутся дети, воспринимающие его творчество однобоко и поверхностно и как она вдохновенно будет их опровергать. Но разогнавшись от этих мыслей, она ощутила, что тот, кто идет за ней, тоже ускорил шаг. Это ее испугало, она съежилась и зашагала уже изо всех сил. Тот, за ней, тоже ускорился. Тогда она не выдержала и стала ненавязчиво переходить на бег трусцой.
– Татьяночка Дмитриевна, не бегите, это несолидно.
– А, опять ты. Почему на урок не вернулся?
– Она с размаху натолкнулась на его глаза и едва успела отмахнуться ресницами.
– Тебе что, так хотелось, чтобы я вернулся?
– Невозможно даже представить себе, как мерзко он это произнес. Его устами говорила сама мудрая природа, которой надо как-то ограничивать рождаемость.
– Варенников, говорите мне "вы" и ради Бога, отстаньте!
– Я Пельменников. Вы генерала из меня не делайте.
– Ну Пельменников, невелика разница.
– Разница большая, если ты надумаешь за меня замуж идти.
– Женилка уже выросла, да?
– Зачем вот это хамство? Первая перешла на "Ты". Любой нормальный мужчина воспринял бы это как шаг...
– Мужчина?!
– Я мужчина.
– Пельмень обиженно поджал губы.
– И могу это доказать. Но сегодня я занят. И поэтому наша встреча переносится за завтра. Я предлагаю в шестнадцать ноль-ноль возле "Белой ласточки". Чтобы ты переоделась, накрасилась там, напудрилась, надушилась, может, колготки заштопала... Ладно?
– Знаете, Пельменников, я с мужчинами по злачным местам не хожу. Я сижу дома и проверяю ваши грязные тетрадки. Я ваша учительница. Но не до такой степени, чтобы кроме русской литературы, заниматься вашим сексуальным воспитанием. На это, в конце-концов, есть биолог.
– Да, я же хотел вам сказать, - Его лицо стало по-иному озабоченным, Даниленко нельзя ставить двойки.
– То есть, как это?
– Ну, нельзя. Бабу Клаву потому и выгнали, что она поставила ему двойку в четверти, а он чуть не отравился. У него пуля в голове.
Таня сразу стала вспоминать, кто такой Даниленко.
– Послушайте, Женя, а какой он из себя? Я его как-то не запомнила.
– Его просто не было. Он вообще не ходит.
– Как же так, все были, кроме старосты...
– Ага. А староста - это я. Бывает в жизни и такое.
– Ну а как же...
– Боже мой, выкрикнул кто-то за него, нормальное дело. Круговая порука. Только учти-ТЕ - Тут он сделал подобие реверанса, - если не хотите отсюда вылететь, а вы этого не хотите, то не ставьте ему двоек и не связывайтесь с родителями.