Роман с президентом
Шрифт:
Кажется, никто не обращал на это внимания, но у Патриарха и у президента очень похожие глаза: небольшие, но с очень интенсивным и твердым взглядом. Глаза проницательных людей. Правда, у Ельцина взгляд пожестче, похолоднее.
В окаянный 1993 год было мало светлых праздников и много темных, грешных будней. Перед началом Великого поста Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II обратился с посланием к «Архипастырям, пастырям и всем верным чадам русской православной церкви». По сути дела, это было обращение к народу.
«Народ наш, некогда благочестивый и верный Господу, потерял способность «различать духов», утратил нравственные ориентиры. Леность
Эти слова Патриарха с поразительной точностью отражали тогдашнее политическое и нравственное бытие страны.
Непримиримая оппозиция на удивление быстро оправилась от шока в связи с запрещением Фронта национального спасения. Грозный указ Ельцина, не подкрепленный действиями силовых структур, оказался, как и многие другие такого рода указы и поручения, «бумажным тигром». Противники это быстро уяснили и вновь пошли в атаку.
Перед лицом огромных экономических трудностей, в отсутствии хотя бы маленьких признаков стабилизации, в которых можно было бы черпать надежду и силу, президент заколебался. Им овладевали сомнения. Нет ли ошибки в выбранном курсе? Нужны ли корректировки? А если нужны, то насколько глубокие? Он был готов идти на уступки, но каждая маленькая уступка только разжигала аппетиты противников реформ. Стараясь нащупать варианты маршрута, Б. Н. Ельцин вел интенсивные консультации, не пренебрегая встречами и с явными ненавистниками. Это была демонстрация его готовности к компромиссу.
Но, почувствовав колебания Ельцина, оппозиция стала повышать ставки. Ее задача состояла в том, чтобы ослабить команду президента. По Москве поползли слухи о серьезной перетасовке кабинета. Эти слухи были крайне вредны, так как вносили неуверенность и нервозность в ряды сторонников президента. Заметна было, что заколебались даже самые правоверные демократы. Сдали нервы у тогдашнего советника по политическим вопросам Сергея Станкевича. В конце ноября он прислал президенту аналитическую записку, в которой обосновывал необходимость «стратегического поворота в осуществлении российских реформ». Президенту предлагалось начать поиск новых стратегических союзников. «Радикальные демократы уже не могут быть опорой Президенту, а центристы пока не стали такой опорой, — писал С. Станкевич. — …Крайне опасно и пагубно намертво связывать имя и престиж Президента с данным или каким-то другим правительством». Станкевич предлагал «побороться за Верховный Совет». Эта его позиция, кстати, предопределила и его будущую двойственность при обострении конфликта президента с парламентом.
В записке было немало справедливых наблюдений: что непримиримая оппозиция и, в частности ФНС, питается отрицательной энергией общества; что влияние движения «Демократическая Россия», бывшего опорой первого реформаторского кабинета, резко сократилось; что лишь около половины граждан поддерживают саму идею реформ.
Несмотря на справедливость этих констатации, записка оставляла впечатление паники в семействе демократов. Надо было затормозить распространение таких настроений, и в конце ноября пресс-служба сделала заявление о том, что «слухи о масштабе кадровых перемен, якобы грядущих в преддверии Съезда народных депутатов, не имеют оснований». Пришлось в очередной раз опровергать и неизбежность отставки А. В. Козырева.
Большую пищу для разговоров
Встреча шла мирно, с открытыми улыбками и завуалированными угрозами. «То, что будет на съезде, зависит от того, что произойдет до съезда», — с тонкой улыбкой говорил один из лидеров «Гражданского союза» В. Липицкий. И неожиданно добавил: «Людей больше волнует, кто уйдет, чем кто придет».
Это была серьезная промашка, и Б. Н. Ельцин насторожился. Выходило, что «Гражданский союз» волновала не будущая экономическая политика, а поиск жертв из кабинета Е. Гайдара.
— Кого же предлагаете убрать? — сквозь зубы спросил президент.
Почувствовав перемену настроения президента, участники встречи заколебались. Говорить или не говорить? Было видно, что список у них есть, но объявить его они не решались. Вольский, Липицкий, Владиславлев принялись с огромным интересом рассматривать собственные руки.
Не выдержал Николай Травкин. Вероятно, сказалась депутатская привычка — рубить «правду матку» у парламентского микрофона.
Первым в списке жертв стояли Бурбулис и Полторанин. Дальше пошли менее ненавистные фигуры. В сущности, начался настоящий торг, правда, без участия президента. Он выслушал выступление Травкина, не проронив ни слова. Лицо его казалось каменной маской. Кого же предлагали взамен?
Вместо Полторанина — Липицкого,
вместо Шохина — Владиславлева,
вместо Козырева — Лукина или Воронцова,
вместо Нечаева — Сабурова либо Кириченко,
вместо Хлыстуна — Ермоленко…
На пост министра здравоохранения прочился С. Федоров, министра социального обеспечения — Клочков.
И конечно (туг все заговорили разом), прежде всего надо убирать Бурбулиса.
— Почему его так не любят? — простодушно спросил президент. — Умный же человек. — Помолчал. Добавил: — Геннадия Эдуардовича мне отдать трудно. Ну а что с Гайдаром?
Понимая, что требовать от Ельцина головы Гайдара было бы слишком нагло, все согласились, что Егора Тимуровича можно оставить.
— Но вы понимаете, что при таких глобальных изменениях в правительстве Гайдар уйдет сам. Нет, Гайдара я не отдам. Гайдар — это попадание в десятку. Лучше мы не найдем, — отрезал президент.
Встал вопрос, что сказать о встрече прессе. Решили остановиться на обычных размытых формулировках: прошла в конструктивном духе, сверили позиции. Участников встречи беспокоило, чтобы их кадровые предложения не попали в печать. Ельцин посмотрел в мою сторону, сделав знак головой.