Роман в лесу

Рэдклиф Анна

После долгих поисков он нанял наконец помещение на маленькой, но приятной вилле, расположенной в некотором отдалении от города; там был сад и терраса с видом на море; дом отличала также атмосфера чистоты, весьма редко присущая домам Ниццы. Он договорился с джентльменом и леди, хозяевами виллы, что снимет у них комнаты со столом, и стал, таким образом, временным обитателем этого города с восхитительным климатом.

На следующее утро Аделина встала рано, сгорая от нетерпения поскорей испытать то новое и возвышенное чувство, какое вызвал у нее вид моря, и вместе с Кларой отправилась на прогулку к холмам, откуда открывался более широкий обзор. Некоторое время они шли среди высоких, загораживавших горизонт дюн, пока наконец не поднялись на возвышенность, откуда

Им улыбались небеса и воды [104] .

Они присели на выступ скалы, затененной горделивыми пальмами, чтобы созерцать на свободе грандиозную картину. Солнце только что встало из моря, и его лучи залили воды светом, осыпав тысячами

сверкающих блесток прозрачную дымку, что подымалась на горизонте, и легкими облачками уносили ее прочь, оставляя водные просторы под ними чистыми как кристалл; лишь кое- где виднелись белые гребни волн, бившихся о скалы, и далекие паруса рыбачьих лодок, а совсем далеко — горные кряжи Корсики в прозрачной голубоватой дымке. Клара, налюбовавшись вдоволь, взялась было за карандаш, но тут же в отчаянии отложила его. По узкой романтической горной долине они вернулись домой; теперь, когда душа Аделины уже не была отдана созерцанию грандиозных картин и они, в чуть смягченных красках, проплывали лишь в памяти ее, она стала твердить про себя следующие строки:

104

«Им улыбались небеса и воды» — цитата из «Менестреля» Дж. Битти (кн. 1, строка 180).

Утренняя заря. Сонет

Прохладным майским утром, в час рассвета, Порой влечет меня душистый луг, Мне дерева кивают в знак привета, Ручьи звенят, и внятен каждый звук. Порой, присев у быстрого потока, То лилией, очнувшейся от грез, Любуюсь, то фиалкой синеокой, То дикой розой в каплях светлых слез. Порой, взошедши на обрыв скалистый, Над бездною морской слежу восход, Пока Аврора [105] кистью золотистой Румянит ширь необозримых вод. О, что за ликованье полнит душу, Когда за первым проблеском вослед На небеса, на океан и сушу Вдруг разом хлынет животворный свет! Так первозданный день, младенчески лукавый, Нам улыбается в лучах грядущей славы*.

105

С. 234. Аврора (римск. миф.) — богиня утренней зари.

Ла Люк во время своих прогулок познакомился с несколькими умными и симпатичными людьми, приехавшими, как и он, в Ниццу для поправления здоровья. Вскоре он создал из них небольшой, но приятный кружок, в который вошел и некий француз, чьи мягкие манеры, отмеченные глубокой и вызывающей приязнь печалью, особенно привлекли Ла Люка. Новый знакомец лишь крайне редко говорил о себе либо о тех или иных обстоятельствах, которые позволили бы узнать хоть что-нибудь о его семье, но о всех прочих предметах беседовал с откровенностью и умом. Ла Люк часто приглашал его к себе, однако он всякий раз отклонял приглашение, хотя и в столь мягкой форме, что это не вызывало неудовольствия и лишь убеждало Ла Люка, что отказ этот есть следствие некоего душевного уныния, которое заставляет его чуждаться людей.

Рассказ Ла Люка об этом иностранце возбудил любопытство Клары, а симпатия, которую испытывают друг к другу несчастливые люди, вызвала сострадание Аделины, ибо она не сомневалась в том, что он несчастен. Однажды, когда они возвращались после вечерней прогулки, Ла Люк указал им на своего ново го знакомого и ускорил шаги, чтобы догнать его; в первый момент Аделина последовала за ним, однако деликатность заставила ее остановиться: она знала, как мучительно бывает присутствие посторонних для страдающей души, и не пожелала вторгнуться в его поле зрения ради удовлетворения пустого любопытства. Поэтому она свернула на другую дорожку; впрочем, хотя ее деликатность помешала этой встрече, случай повторился несколько дней спустя, и Ла Люк представил ей незнакомца. Аделина взглянула на него с мягкой улыбкой, но постаралась скрыть чувство сострадания, которое отразилось на ее лице: ей не хотелось дать ему понять, что она заметила, сколь он несчастен.

После этой встречи он более не отклонял приглашений Ла Люка, часто являлся с визитом и нередко сопровождал Аделину и Клару в их прогулках. Ласковые, рассудительные речи последней, по-видимому, благотворно действовали на его душу, и в ее присутствии он беседовал с таким оживлением, какого Ла Люк не замечал в нем в иное время. Сходство вкусов, умная его беседа вызывали у Аделины удовольствие, и это, вместе с состраданием, какое внушала ей его тоска, завоевало ее доверие, так что она беседовала с ним свободно и откровенно, как никогда.

Вскоре его визиты еще участились. Он ходил на прогулки с Ла Люком и его семейством, сопровождал их на маленькие экскурсии к величественным руинам римских сооружений [106] , которые так украшают окрестности Ниццы. Когда дамы оставались дома и сидели за работой, он вносил оживление, часами читая им что-нибудь, и они с удовольствием отмечали, что душа его немного отдыхала от тяжкой печали, его угнетавшей.

Мсье Аман страстно любил музыку; Клара не забыла захватить с собой свою драгоценную лютню; иногда он трогал струны, наигрывая самые нежные и грустные мелодии, но ни разу не поддался уговорам сыграть что-нибудь.

Когда играли Аделина или Клара, он сидел в глубокой задумчивости, словно забыв об окружающем; и лишь когда глаза его с печалью останавливались на Аделине, из груди его вырывался вздох.

106

С. 235 …к величественным руинам римских сооружений… — В окрестностях Ниццы сохранились остатки римских сооружений: амфитеатр I–II вв. н. э. и бани II–III вв. н. э.

Однажды вечером Аделина попросила разрешения не сопровождать Ла Люка и Клару, которые собрались нанести визит жившему неподалеку от них семейству, и вернулась на террасу, выходившую в сад, откуда было видно море; она смотрела на спокойное великолепие заходящего светила и на нимб его, отраженный гладкой поверхностью моря, и чуть слышно, гармонично перебирала пальцами струны лютни, напевая в унисон слова, написанные ею однажды, после того как она прочитала вдохновенное творение Шекспирова гения — «Сон в летнюю ночь».

Титания [107] — своему возлюбленному

Летим со мной, летим скорей — На острова, где даль без края, Где Лето пляшет средь ветвей, Гирлянды пестрые сплетая! Мы полетим над бездной вод, Где нереиды на просторах Неспешный водят хоровод В своих коралловых уборах: К ним, на прибрежные пески, Лишь только день сомкнет зеницы, За мной слетаются, легки, Моих придворных вереницы; И нимфы подплывают к нам И, нашему веселью вторя, Скользят по меркнущим волнам Под мелодичный рокот моря… Летим скорей, летим со мной — Нас ждет Ямайка, остров чудный: Громады гор, лазурный зной, Долины в дымке изумрудной! На троне там, среди садов, В короне, зеленью обвитой, Царица всех земных плодов Своей повелевает свитой: Цветам, затерянным в траве, Дарует злато и багрянец, Лучом, добытым в синеве, На виноград наводит глянец… Там, среди миртовых кустов, Среди душистых рощ лимонных, Прохладный ветер нас готов Овеять, танцем утомленных. А поздней, сумрачной порой, Когда луна уснет за тучей, Нам светлячков веселый рой Подарит свой огонь летучий. Мы мед сосем из тростника, Припав к живой, созревшей трубке, Вкушаем сладость молока, В тугой кокос вонзая зубки. А если молния во мгле Сверкнет и грянет гром нежданный — Нас от дождя в своем дупле Укроет кедр благоуханный. Всего же сладостней для нас, Под пальмовой широкой сенью Таясь, внимать в полночный час Печальной Филомелы [108] пенью… Всю роскошь неги неземной, Что ведают одни лишь феи, Я дам тебе, избранник мой: Летим со мной, летим скорее!*

107

Титания — героиня пьесы Шекспира «Сон в летнюю ночь», королева фей, супруга Оберона.

108

С. 236. Филомела (греч. миф.) — дочь афинского царя Пандиона, обесчещенная мужем своей сестры Тереем; спасаясь от его преследований, была превращена в соловья; здесь метонимически — соловей.

Аделина умолкла — и тотчас услышала повторенное негромко:

Всю роскошь неги неземной, Что ведают одни лишь феи!

Обратив глаза туда, откуда донесся голос, она увидела мсье Амана. Аделина вспыхнула и отложила лютню; он тотчас взял ее и трепетной рукой заиграл столь проникновенно,

Что даже Смерть в ответ ему вздохнула б [109] .

Мелодичным голосом, в котором звучало чувство, он спел

109

С. 237. «Что даже Смерть в ответ ему вздохнула б» — строка из маски Дж. Мильтона «Комус» (1637).