Роман в социальных сетях
Шрифт:
Муравей пошевелил усиками:
— В классе одноклеточных, в окружении амёб.
— Амёб? А что будет со мной?
— А что с тобой?
— Но я же… — Вера Павловна испуганно замялась, потом гордо вскинула голову. — Я — человек!
— Разве? — удивился муравей. — Тебе это только кажется.
Он поднес зеркало, и Вера Павловна увидела в нем огромную божью коровку с мохнатыми лапками.
— Мои волосы! — совсем не к месту вскрикнула Вера Павловна. — Мои роскошные волосы!
Повернувшись, она увидела в зеркале красно-черную пятнистую спину и разрыдалась.
— Радуйся, что родилась божьей коровкой, — успокаивал
Но Вера Павловна судорожно всхлипывала, с ужасом думая, как ей быть, пока не проснулась на подушке мокрой от слез. Было раннее утро, рядом с открытым ртом спал муж, а нёбо жгла горькая слюна. Вера Павловна встала, накинула халат и вместо того, чтобы готовить завтрак, залезла в Интернет. В группе ее ждал пост, оставленный «Афанасием Голохватом», на этот раз почему-то расставившим знаки препинания:
«Чем подлее, гаже, бесталаннее, тем выше поднимаются. Во все ли времена так было? Откуда знать? Вот я напишу: «У нас правят негодяи», а мне: «Почитай классику — то же самое было всегда». Как сравнить? Какой мерой? И все же наше время имеет особый аромат, оно с душком».
«Прошлое само по себе не бывает темным или светлым, — отвечала ему «Зинаида Пчель». — Оно бесцветно, потому что вобрало все цвета, и каждый видит в нем свой. Мы можем закрыть на него глаза, можем бежать во все лопатки, но прошлое, как привязчивая собачонка…»
«И куда податься? — недоумевал «Иннокентий Скородум». — У власти всегда упырь, а расшатывают ее бесы. Интеллигент — это витязь на распутье».
«Интеллигент? — писал Олег Держикрач. — Интеллигенту остается незаметно пройти по обочине жизни, чтобы на похоронах сказали: «Никому не мешал, странно, что умер, ведь он и не жил».
«Люди не виноваты! — отвечал всем Никита Мозырь. — Их поставили в такие условия, задав правила игры. Измените программы, и все встанет на свои места!»
Вера Павловна распахнула халат и взглянула на свое еще красивое тело, убеждаясь, что она не отвратительное насекомое.
«ХВАТИТ БЫТЬ БОЖЬИМИ КОРОВКАМИ! — заглавными буквами отстучала она от имени мужа. — ХВАТИТ БЫТЬ БОЖЬИМИ КОРОВКАМИ!»
Вера Павловна рассмеялась, обнажив кроваво-красные десны, и махнув крыльями ресниц, исчезла — Олег Держикрач проснулся. Было раннее утро, сквозь оконные шторы виднелось багровое солнце, рядом посапывала жена. В первое мгновенье Олег Держикрач хотел толкнуть ее, чтобы рассказать свой многослойный, как пирог, сон, но потом решил не будить. «Сублимация, — прошептал он. — Типичная сублимация».
На кухне Олег Держикрач разогрел вчерашний кофе, сделал два бутерброда, а потом, вспомнив вдруг печальные глаза преподавателя философии, покончившего с собой, неожиданно для себя сел за компьютер.
«Согласен, миром правят крысы, — прокомментировал он пост Афанасия Голохвата. — А какой выход? Война! Грязь могут смыть лишь потоки крови! И крысы в ней захлебнутся!»
«Небытие до, небытие после, но в промежутке жизнь? — прокомментировал «Иннокентий Скородум». — Беда в том, что настоящих идейных всегда мало, кругом одни имитаторы. Что во власти, что в оппозиции, все хотят одного — сладко есть, спокойно спать. А появись какой-нибудь орел, вроде Наполеона, который передушит крыс, что толку? Прольется кровь, а потом наплодятся новые. Нет, дорогой мой, миллиарды бактерий облепили гнилушку. И вдруг одна: «О, я знаю, как нам все
Авдей Каллистратов уставился в монитор и подумал, что времена, как узор в калейдоскопе, который он крутил в детстве, — камушки, вращаясь, слагают разные узоры, но труба-то одна.
«Вы правый или левый» — спрашивал его Афанасий Голохват.
«Совесть не бывает правой или левой, — отвечал он. — Справедливость всегда одна. — И подумав, добавлял: — Вообще, все сгнило. Режим, коммунизм, национализм, фашизм, церковь, либерализм — остались одни оболочки, пустота. А хочется настоящего, искреннего, без двоемыслия и подспудного всеохватывающего желания жить дольше, а жрать больше. Так что мы, похоже, играем в слова, перебирая пустые символы, как ребенок кубики…»
«В одном вы правы, — обратился к нему «Олег Держикрач» — у оппозиции нет настоящих лидеров. Я, признаться, надеялся, что они появятся стихийно при расширении протестного движения».
«Ой, ржунимагу! — тут же не упустила своего шанса «Аделаида». — Он надеялся, что стихийно родятся лидеры! Да стихийно у нас может родиться только пьянка!»
Ее замечание все проигнорировали.
«Ну неужели вы не понимаете что все определяется отношением к собственности, — снова нападал «Афанасий Голохват», относившийся к знакам препинания как к мелким блохам на серой кошке. — Все же проще простого!» Изменив себе, он поставил в конце восклицательный знак.
Это не ускользнуло от внимания Авдея Каллистратова.
«Это в молодости все ясно, а я дожил до того возраста, когда уже ничего не понимаешь», — примирительно ответил он.
«Оно и видно, — не отказала себе в удовольствии пнуть его «Зинаида Пчель». — Прогрессирует старческий маразм».
«Поговорить не с кем, — в который раз подумал Авдей Каллистратов. — Молодые глупы, старые — злы». Он вспомнил вдруг своих коллег-писателей, с их завистью, заискиванием перед успешными и презрением к неизвестным, перед ним всплыли их собрания, на которых, как в общественном туалете, царила сосредоточенная тишина, потому что выступавшие открывали рты, словно рыбы на воздухе, а остальные делали вид, что внимательно их слушают, он перебрал в памяти своих знакомых, давно переставших ему звонить, и неожиданно подумал, что его соотечественники вынесут любые унижения и будут жаться к сапогу, который их топчет. «У нас есть самомнение, но нет чувства собственного достоинства, — думал он. — Отсюда процветающее веками чванство, холуйство и тупое равнодушие». Какие-то неясные мысли еще бродили у него, пока он не сформулировал их в посте длиной в три сигареты:
«У славян женская натура, они любят насилие, принимая его за силу, им нравится, когда к ним идут с плетью».
«Ницше начитались? — вскинулся «Сидор Куляш». — И за что вы так не любите свой народ?»
«А за что его любить?» — подумал Авдей Каллистратов, но на провокацию не поддался.
«Народ-богоносец! — подбросил он в печку дров. — Истинное православие! Идолопоклонство, обрядоверие. Реформации на Руси не было, и Евангелие давно коростой обросло, вывернули его наизнанку. Кто у нас чтит его? Это у свободных главное любовь к ближнему, у рабов на первом месте страх Божий!»