Роман-воспоминание
Шрифт:
Мы объехали весь Израиль. Я бывал во многих странах, но потрясение испытал только здесь. Палестина — колыбель человеческой духовности. Здесь, на камнях Иерусалима, в песках Синая, зародились главные мировые религии. «Пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит». Эти камни, пески, небо, звезды — все это вечное, непостижимое поднимает человека к высотам мысли, заставляет искать истину.
В эту страну еврейский народ вернулся после двух тысяч лет изгнания.
История знает великие, большие и малые переселения народов. Это были переселения со своей территории на чужую. Евреи переселились на свою. Повторяю, я — русский писатель, родился в России и умру в России, но я был счастлив, увидев еврейский народ на его земле. Я старый солдат, прошедший войну от Москвы
Тель-Авивскому университету я подарил свой архив «Тяжелого песка», в том числе много тысяч читательских писем.
27
Успех «Тяжелого песка» окрылил редакцию журнала. На обложке «Октября» появился анонс: «В будущем, 1979 году опубликуем роман А. Рыбакова „Дети Арбата“».
Анонсировали, не читая. А, прочитав, дали задний ход.
— Впечатление сильное, — сказал Ананьев, — очень бы хотелось роман напечатать. Имел бы громадный успех, но цензура не пропустит. Значит, надо обращаться в ЦК. Я могу обратиться к Беляеву, в крайнем случае к Шауро, это мой потолок. Выше обращаться не имею права. Но ни Беляев, ни Шауро этого на себя не возьмут.
— Но они сами могут обратиться выше.
— Никогда! Обратиться выше — значит оценить роман положительно, а вдруг наверху к нему отнесутся отрицательно? Значит, у них прокол. Да им просто скажут: вы на это дело поставлены, вы и решайте. А печатать такой роман они в жизни не посмеют… Ты сам, лично, должен действовать. Ты — свободный художник, ты — известный писатель и можешь обратиться к кому угодно, даже к товарищу Брежневу. Он твой роман вряд ли прочитает, но референты прочитают. И хорошо бы найти к ним ходы.
— Я не знаю «ходов». Нравится роман — набирай. Цензура отклонит — будем бороться.
— Это негодный путь. Как только цензура его зарубит, трудности увеличатся неимоверно. Надо сразу пробиваться наверх. Сейчас, после «Тяжелого песка», твои акции очень высоки, с тобой не могут не считаться, пожалуйста, ссылайся на меня, пиши и говори всюду, что, если будет разрешение, я немедленно печатаю. Я готов за твой роман жизнь положить. Но мои возможности ограниченны. Пробивай роман наверху. Подумай, Толя!
— Подумаю.
Я считал нужным напоминать читателям о том, что «Дети Арбата» существуют с 1958 года, и повторял это постоянно. В 70-м — в газете «Труд», в 71-м — в «Московском комсомольце», в 72-м — в «Гудке», в 74-м — в «Литературной газете», «Литературной России» и «Вечерней Москве», в 75-м — в «Московской правде» и «Заре Востока», в 79-м — в «Вечерней Москве» и «Пензенской правде», в 80-м — в «Литературной газете», в 81-м — опять в «Вечерней Москве» и в «Московском литераторе». Упоминал в каждом своем выступлении по радио и на телевидении, на встречах с читателями читал отрывки из романа.
В 81-м году сделал еще одну попытку публикации. Журнал «Дружба народов» напечатал Юрия Трифонова, Василя Быкова, еще несколько серьезных авторов. Главного редактора Баруздина я знал давно, вместе ходили когда-то в детских писателях, и я дал ему прочитать роман.
Вот его ответ (в сокращенном виде):
«Сразу же поздравляю, это не „Кроши“ и даже не „Тяжелый песок“, это намного выше и серьезнее. Есть все, пропущенное нами, твоими современниками, картины эпохи тридцатых годов. Все поразительно точно, достоверно и весомо. Есть образ Арбата старого, с его переулками и закоулками, дворами и домами. Все это уходит ныне, а ты, умница, сохранил в своей памяти и нарисовал. Это прекрасно.
Женские образы вообще все удались, естественны и хороши. Вплоть до искусственного выкидыша. И все в этих образах точно — и психологически, и по времени действия, и по одежде, и по внешнему облику.
И еще одно — чисто личное, не удивляйся. Я — первый из советских мальчишек напечатал в газете в 1937 году свое первое
Что меня категорически не устраивает?
Сталин. Он написан тобой заведомо предвзято.
Саша Панкратов. Его необоснованному заключению, тюрьме, отправке в лагерь ты посвящаешь львиную долю страниц. После „Одного дня Ивана Денисовича“, произведения во всех отношениях сомнительного и не появившегося в нашей печати, если бы не Н. С. Хрущев, и то многое на эту тему дано позитивнее…
А поскольку это только первая книга романа, не впадай, ради бога, в такую же крайность в книге второй. А вообще — подумай!
Это написано почти через тридцать лет после смерти Сталина. Вот какова была магия этого имени. Такую стену предстояло пробить «Детям Арбата».
Ужесточалось время, я опасался за судьбу романа. В начале восьмидесятых нашим московским друзьям удалось переправить «Детей Арбата» в Хельсинки — их сыну, женатому на финке. Врач, хороший парень, спокойный, усердный мой читатель, ничего без моего ведома с рукописью делать не будет. Я не собирался печатать роман за границей, не терял надежды опубликовать дома, но запрятать его подальше надо.
За восемнадцать лет правления Брежнев опять загнал страну в сталинский хлев. Его собственная ограниченность соответствовала ограниченности правящей номенклатуры. По Маяковскому: «близнецы-братья». Сталин, обновляя аппарат, уничтожал один его слой за другим. Хрущев реорганизациями и перемещениями тасовал кадры. При Сталине было страшно, при Хрущеве — неспокойно. Брежнев жил сам и давал жить другим.
На войне политработников типа Брежнева мы видели на передовой в перерывах между боями: выдавали партбилеты, произносили казенные слова и смывались в свои тепленькие политотделы, писали отчеты и инструкции, готовились к юбилейным датам, принимали приезжающих артистов, хватали ордена. Ни за что не отвечали, поддерживали один другого, не склочничали, обнимались, целовались.
Эти повадки Брежнев сохранил и на «гражданке». Рослый, красивый, с густыми черными бровями — «чернобровый бровеносец», он, еще будучи Председателем Президиума Верховного Совета, по-нынешнему — Президентом, говаривал на приемах в Кремле: «За что меня тут держат? Танцую хорошо, потому и не прогоняют». Откровенничал с приятелями: «Люблю жизнь». Став Генеральным секретарем ЦК, руководителем страны и партии, уже после войны превратился в маршала, четырежды Героя Советского Союза, получил орден Победы, которым награждается только полководец, выигравший решающее сражение, стал лауреатом Ленинской премии мира, лауреатом Ленинской премии по литературе за написанные не им книги, навесил на себя бесчисленное количество советских и заграничных орденов. Представ в таком виде перед оторопевшими однополчанами, ветеранами 18-й армии, помнившими его всего лишь полковником, заметил иронически-шутливо: «Дослужился», мол, ничего не поделаешь, дают — бери, идет в руки — почему не взять, и вы, ребята, берите, не теряйтесь.
И «ребята» вокруг него не терялись, брали, хапали, набивали руку в малом воровстве, чтобы потом открыто и безнаказанно разворовать все государство.
С «литературной деятельностью» Брежнева связан такой эпизод.
На публикацию «Тяжелого песка» поступили заявки от крупнейших французских издательств. Однако ВААП за мизерную плату заключил контракт с никому не известным издательством «Пигмалион». Увидев книгу, я пришел в ярость: безграмотный перевод, бесчисленные купюры, выпущены целые главы. Будучи во Франции, я разговаривал с владельцем «Пигмалиона», поразился его самоуверенности и расторг договор. Оказалось, что ВААП отдал мой роман в «Пигмалион» за то, что тот издал очередное сочинение Брежнева. Наша «Международная книга» скупила тираж, а всему миру объявили, что во Франции книга Брежнева мгновенно разошлась. С таким же «успехом» разошлась она и в других странах.