Романовы. История великой династии

Пчелов Евгений Владимирович

Соравняйся с божеством.

Впрочем, Константин рос болезненным мальчиком, что очень огорчало Екатерину. В одном из писем императрица призналась: «Я бы не отдала и десяти су за… Константина». Воспитателем Константина, так же как и Александра, был республиканец Лагарп, но, в отличие от брата, либеральные мечтания нисколько не увлекали Константина, и он остался достаточно «приземлённым» человеком. Тем не менее у братьев было много общего.

Константин с юных лет приучился к суровой военной жизни, гораздо больше Александра испытывал страсть к военному делу и отличился на полях сражений. Он участвовал в многочисленных войнах, которые вела Россия, начиная с Итальянского и Швейцарского походов Суворова. Во время знаменитого перехода через Альпы Константин вместе со всеми вынес все тяготы этого беспримерного подвига. Суворов отзывался о Великом князе неплохо, но вмешиваться в военные планы не разрешал. Уже при Александре Константин в качестве командующего гвардией принял участие

во всех антинаполеоновских войнах (1805, 1806–1807 и 1812–1814 годы), причём за храбрость, проявленную в «Битве народов» при Лейпциге 8 октября 1813 года, он получил высокую награду – орден Святого Георгия 2-й степени (напомню, что орден 1-й степени за всю дореволюционную историю России имели всего 25 человек).

В ночь гибели Павла I Константина разбудил пьяный Платон Зубов: «Ну, вставайте, идите к императору Александру, он вас ждёт». «Можете себе представить, как я был удивлён и даже испуган этими словами. Я смотрю на Зубова: я был ещё в полусне и думал, что мне всё это приснилось. Платон грубо тащит меня за руку и подымает с постели…» – вспоминал позднее Константин. Увидев заплаканного брата и узнав о смерти отца, он сперва подумал, что то «был заговор извне, против всех нас». Чуть позже, встретив офицера Н.А. Саблукова, Великий князь сказал: «Ну, Саблуков, хорошую здесь только что заварили кашу?» – «Да, – ответил тот, – в самом деле хорошая была каша, но я рад, что не принимал во всём этом участия!» – «Друг мой, – задумчиво произнес Великий князь, – после того, что случилось, пусть мой брат царствует, – и, помедлив, добавил: – Если хочет… Но если бы престол достался мне, то я бы, наверное, отрёкся». Впоследствии Константин именно так и поступит, правда, по совсем другой причине.

После присоединения к России Царства Польского его наместником Александр назначил одноногого генерала Юзефа Зайончека (1752–1826, с 1818 года князь), а командующим польской армией при нём Константина. Великий князь поднял польские вооружённые силы на должную высоту, никогда не нарушал польскую конституцию и пользовался репутацией хотя и вспыльчивого, но великодушного, честного и остроумного человека.

Как и старшего брата, Константина всегда тяготила мысль о престоле. Официально он считался наследником, но править не хотел. Междуцарствие 1825 года показало, что ему вообще были безразличны проблемы государственного управления: он не только не приехал в Петербург, чтобы внести ясность в вопрос о наследовании престола, но и не отправил официального акта о своём отречении, ограничившись частными письмами. Когда же Николай попросил его всё-таки стать императором, а лишь затем отречься, Константин не счёл нужным обременять себя подобными хлопотами и поставил Николая в очень сложное положение. Единственной, видимо, стезёй, на которой он полагал достойным «оправдывать» своё царственное происхождение, была военная служба. Но самое главное, из-за чего и произошёл «сбой» в порядке престолонаследия, заключалось в семейной жизни цесаревича.

Великая княгиня Анна Фёдоровна. Художник Л.Э. Виже-Лебрен. Около 1796 г.

Ещё в возрасте 17 лет Константина женили на юной кобургской принцессе Юлиане, ставшей в России Анной Фёдоровной. Супруги плохо ладили друг с другом, и после пяти лет брака Анна оставила мужа и уехала из России. Формально тем не менее развода не произошло. Из-за слабого здоровья Анна Фёдоровна поселилась в Швейцарии. Константина нисколько не расстроил уход жены. В 1803 году он предлагал ей расторгнуть брак, поскольку хотел жениться на княжне Святополк-Четвертинской, сестре фаворитки своего брата Александра. Но все намерения цесаревича разбились о твёрдую позицию его матери Марии Фёдоровны, категорически возражавшей против развода и повторного брака.

Тем не менее в 1820 году Константин развёлся с Анной Фёдоровной и женился на молодой польской красавице графине Жанетте Грудзинской (род Грудзинских герба Гржимала был возведён в графское достоинство королём Пруссии 19 февраля 1786 года). Невеста была на 15 лет младше Константина, и их роман длился целых шесть лет до того, как они обвенчались. Узнав о предстоящем разводе сына, Мария Фёдоровна пришла в ужас. Она считала, что официальное объявление о разводе подорвёт уважение народа к императорской семье и поколеблет её репутацию: «по разрушении брака Вашего последний крестьянин отдалённейшей губернии, не слыша больше имени Великой Княгини, при церковных молитвах возглашенным, известится о разводе Вашем, с почтением к таинству брака и к самой вере поколеблется… Он предположит, что вера для Императорской Фамилии менее священна, нежели для него, а такового довольно, чтобы ощетить сердце и умы подданных от Государя и всего Царского Дома. Сколь ужасно вымолвить, что соблазн сей производится от Императорского брата, обязанного быть для подданных образцом добродетели!.. При малейшем же хотя в одной черте сей добродетели нарушении общее мнение ниспровергается, почтение к Государю и его роду погибает».

Одновременно с матримониальными заботами Константин принял и окончательное решение об отказе от наследования престола.

В 1819 году в Варшаву приехал Александр I, и Константин высказал

своё намерение отречься от престолонаследия. Формальным поводом для этого послужило желание Великого князя жениться на Грудзинской. Александр также поставил Константина в известность, что «устал и не в силах сносить тягость правительства», поэтому нужно договориться насчёт дальнейших действий после предполагавшегося отречения государя. Чтобы законодательно подкрепить отказ Константина, в 1820 году Александр I издал манифест, дополнявший павловский закон о престолонаследии 1797 года. В манифесте говорилось: «Если какое лицо из Императорской Фамилии вступит в брачный союз с лицом, не имеющим соответственного достоинства, т. е. не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному Дому, в таком случае лицо Императорской Фамилии не может сообщить другому прав, принадлежащих членам Императорской Фамилии, и рождаемые от такого союза дети не имеют права на наследование престола». Это положение оставалось неизменным вплоть до последнего дня существования русской монархии, хотя в начале XX века некоторые члены династии, в том числе императрица Мария Фёдоровна (вдова Александра III), склонялись к тому, чтобы его отменить. В 1911 году Николай II разрешил подобные браки только младшим членам династии – Князьям крови императорской, но опять-таки без распространения династических прав на потомство от таких браков.

Значение манифеста 1820 года, вызванного браком Константина на польской графине, для истории Императорской династии трудно переоценить. Им вводилось одно из основных понятий династической политики Романовых – морганатический брак. Морганатическим, или неравнородным, браком называется такой брак, который заключается с представителем рода, не относящегося к числу владетельных (иными словами, если член династии Романовых женится на дворянке, пусть даже титулованной, не говоря уже о представительницах других, более низких, согласно иерархической лестнице, сословий). В этом случае, хотя сам член Императорской династии и остаётся в её составе, его супруга уже членом династии не считается, а дети и подавно не имеют права принадлежать к императорской фамилии. Для своих жён и детей члены династии должны были испрашивать у императора особые фамилии и титулы. Потомство от таких браков, естественно, лишалось права на престол. Дети даже не получали никакого содержания из казны, а жили на собственные средства. Точно в таком же положении оказывались и жёны.

Таким образом, вторая жена Константина Павловича к династии уже не принадлежала, и Александр I пожаловал ей фамилию и титул светлейшей княгини Лович. Кстати, даже на морганатический брак требовалось согласие императора. Если такого согласия не было, а официальное (хотя бы и тайное) венчание всё же состоялось, член династии мог быть вообще лишён всех своих прав, уволен со службы и от всех должностей и выслан за границу с запрещением возвращаться в Россию. Некоторые такие случаи имели место в правление Николая II.

Княгиня Лович (Иоанна Грудзинская)

Равнородный же, или династический, брак – тот, который заключен с представителем царствующего или владетельного дома. К царствующим домам относились те, которые реально занимали престол в это время, а к владетельным – те, которые хотя престол и формально потеряли, но сохраняли свои династические права. К последним в конце XIX в. принадлежали, например, многочисленные германские династии: Мекленбург-Стрелицкая и Мекленбург-Шверинская, баварские Виттельсбахи, Вюртембергская, Баденская, Гессен-Кассельская и Гессен-Дармштадтская, те же Ольденбурги, Брауншвейгские, Анхальтские и т. д. Их территории вошли в состав Германской империи во главе с Гогенцоллернами, но многие из этих королевств и герцогств сохраняли те или иные признаки внутренней автономии. Таких немецких династий было среди общего числа европейскихдомов чуть ли не 2/3 . Многие царствовавшие династии тоже имели немецкое происхождение (например, британские Ганноверская и Саксен-Кобург-Готская, румынские Гогенцоллерн-Зигмарингены, болгарские и бельгийские Кобурги), поэтому среди всех европейских династий на долю немецких по происхождению приходилось процентов 80. Вот почему представители династии Романовых в XVIII–XIX веках заключали так много «немецких» браков. Это объясняется не столько внешнеполитическими приоритетами, сколько существовавшими династическими законами и возможностями перехода невест в православие. Поэтому откровенно нелепыми выглядят подсчёты процентов русской крови у русских государей. Не следует забывать, что в подавляющем большинстве стран правили и правят династии иностранного происхождения. Этническое происхождение для монархов абсолютно не имеет никакого значения. Главное – чтобы они были истинными патриотами своей страны.

Манифест 1820 года встал неодолимым препятствием на пути чувств многих Романовых. Он заставлял члена династии всегда помнить о своём высоком предназначении и вести себя соответствующим образом. Полюбившим «неравнородных» приходилось выбирать между своим статусом члена династии, то есть долгом, связанным с происхождением, и влечением сердца. Для некоторых мучительный выбор заканчивался «уходом» из семьи, другие находили силы помнить прежде всего о своём положении и хотя бы формально «сохранять лицо».