Романовы
Шрифт:
Дискуссия по проекту Лорис-Меликова на заседании 8 марта с участием министров не привела к согласию — девять человек были «за», а пять — «против». Александр сказал: «Итак, господа, большинство высказалось в пользу созвания избирательного комитета дли обсуждения государственных вопросов. Я согласен с большинством и желаю, чтобы указ о реформе был обнародован в честь моего отца, так как идея реформы принадлежит ему». Но сам он колебался. 21 апреля он писал Победоносцеву: «Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление. Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убеждён, что для счастия России это необходимо, конечно, этого не будет; я не допущу... Странно слушать умных людей, которые могут серьёзно говорить о представительном начале в России... Более и более убеждаюсь, что добра от этих министров ждать я не могу».
Он выбрал свой путь: полное искоренение
«Посылаю тебе, любезный Владимир, мною одобренный проект Манифеста, который я желаю, чтобы вышел 29.IV, день приезда моего в столицу. Я долго об этом думал, и министры все обещают мне своими действиями заменить Манифест, но так как я не могу добиться никаких решительных действий от них, а между тем шатание умов продолжается всё более и более и многие ждут чего-то необыкновенного, то я решился обратиться к Конст. Петр. Победоносцеву составить мне проект Манифеста, в котором бы высказано было ясно, какое направление делам желаю я дать и что никогда не допущу ограничения самодержавной власти, которую нахожу нужною и полезною России. Кажется, Манифест составлен очень хорошо...»74
Третьего апреля состоялась последняя публичная казнь в России — лидеры «Народной воли» и исполнители покушения на Александра II А. Желябов, С. Перовская, Н. Кибальчич, А. Михайлов и Н. Рысаков были повешены на Семёновском плацу.
Высочайший манифест от 29 апреля 1881 года гласил: «...посреди великой нашей скорби глас Божий повелевает нам стать бодро на дело правления в уповании на Божественный промысел, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на неё поползновений. Да ободрятся же поражённые смущением и ужасом сердца верных наших подданных, всех любящих Отечество и преданных из рода в род наследственной царской власти. Под сению ея и в неразрывном с нею союзе земля наша переживала не раз великия смуты и приходила в силу и в славу посреди тяжких испытаний и бедствий, с верою в Бога, устрояющего судьбы ея. Посвящая себя великому Нашему служению, Мы призываем всех верных подданных наших служить Нам и государству верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, — к утверждению веры и нравственности, — к доброму воспитанию детей, — к истреблению неправды и хищения, — к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России благодетелем ея, возлюбленным нашим родителем».
Надо было побеспокоиться о безопасности государя. Его покой в Гатчине оберегал стоявший там лейб-гвардии Кирасирский полк, Терский эскадрон собственного его величества конвоя и Кубанский дивизион. Для постоянной охраны его резиденций и мест пребывания была создана Сводно-гвардейская рота, которая в 1883 году развернулась в Сводно-гвардейский батальон из четырёх рот. В рамках Положения об охране его величества была образована Секретная часть дворцовой полиции из двадцати восьми стражников и агентов; в 1894 году их стало уже 129. Они проверяли всю обслугу императорских дворцов — от поломоек до высших чинов, обследовали подземные коммуникации, парки, мосты, дорожки и прочие места, где «изволит гулять его величество». Приходилось учить агентов не попадаться на глаза государю, который не любил слежки и просил, чтобы за ним не ездили во время неофициальных мероприятий: «...поездка подобных лиц ни к чему не ведёт, а, напротив, заставляет обращать внимание публики». Но царя продолжали охранять, несмотря на его жалобы, «...полиции, стражников и казаков везде слишком много. И без того тошно и невыносимо гулять и кататься при такой обстановке. Излишнее усердие портит моё удовольствие ещё больше», — в очередной раз писал Александр III начальнику охраны П. А. Черевину в марте 1894 года.
Преобразованное Министерство внутренних дел и подчинённый ему Департамент полиции учились вести работу по-новому: засылать в революционные кружки своих агентов, противодействовать пропаганде, создавать систему слежки за неблагонадёжными. Всем этим в Петербурге и Москве занимались секретно-разыскные (впоследствии охранные) отделения при канцеляриях полицмейстеров или градоначальников с секретной агентурой и сыщиками-филёрами. В 1881 году для борьбы с революционным движением было введено Положение об усиленной и чрезвычайной охране, и с тех пор до 1917 года примерно треть губерний России постоянно находилась в режиме чрезвычайного положения. Реорганизация полицейской службы и новые методы работы дали результаты — через несколько лет с боевой организацией народников было покончено.
Весной 1881 года новый министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев представил императору записку об искоренении «антиправительственных настроений, получивших широкое распространение в бюрократических сферах». Всякая критика чиновниками правительственных мероприятий признавалась недопустимой. Александр III наложил резолюцию: «Умно и хорошо составлена
Утром 15 мая 1883 года в Успенском соборе Кремля началась церемония коронации. В центре на помосте стояли два трона: для императора — «алмазный» царя Алексея Михайловича, для императрицы — «персидский» Михаила Фёдоровича. Император возложил на себя корону и принял из рук петербургского митрополита Исидора скипетр — знак дарованной ему Богом власти. Затем начались литургия, миропомазание, шествие императора в алтарь и причастие. По окончании молебствия хор трижды пропел «Многая лета» и императорская чета вышла из собора. В этот момент раздались колокольный звон всех московских церквей и орудийные залпы из 101 орудия. Два следующих дня венценосная чета принимала подарки от представителей разных групп российского общества, а 19 мая в Грановитой палате был дан обед для высшего духовенства и особ первых двух классов. Гостей угощали борщом, похлёбкой, пирожками, паровой стерлядью, жарким из телятины, цыплят и дичи, гурьевской кашей, мороженым. Звучали тосты за здравие государя и государыни, их наследников и всех верноподданных.
Царь-«деревенщина»
Александр III умел так грозно взглянуть на собеседников, что тех охватывал ужас. По словам хорошо знавшего его министра финансов С. Ю. Витте, царь «по наружности походил на большого русского мужика из центральных губерний, к нему больше всего подошёл бы костюм: полушубок, поддёвка и лапти; и тем не менее он своей наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и вместе с тем твёрдость, несомненно, импонировал, и... если бы не знали, что он император, и он бы вошёл в комнату в каком угодно костюме, — несомненно, все бы обратили на него внимание».
Император был цельной личностью, прямым, честным, искренним и добрым человеком, немного неловким и застенчивым (он боялся ездить верхом, стеснялся быть на виду у большого скопления народа), не любил балов и приёмов, на которых должен был присутствовать, и норовил, показавшись, тихонько уйти. Он много курил — отечественные папиросы и крепкие гаванские сигары. Очень любил русскую баню и «угощал» ею своих гостей.
На обедах в Гатчине государь был добродушен и гостеприимен, шутливо приглашал: «Господа генералы, пожалуйте к закуске» — и за столом был разговорчив. «За обедом играл придворный музыкальный оркестр, и нередко сам Государь назначал ту или другую пьесу и обращал на неё внимание других... Около биллиарда и вокруг одной из колонн расположены диваны, тут же стол и кресла. На столе появлялись графинчики с ликёрами, коньяк, кюрасо и анизет. Императрица тотчас же садилась; а государь прохаживался, разговаривая с игравшими в биллиард, или же подходил к столику с графинчиками. Сколько раз, бывало, подойдёт, нальёт вам в рюмку того или другого, большею частию кюрасо, или же спросит: “Граф, не хотите ли пердунца?” — и сам нальёт рюмочку ани-зету», — вспоминал флигель-адъютант граф С. Д. Шереметев.
Царь предпочитал не изысканную французскую кухню, а уху, жареную рыбу, кашу, квашеную капусту, мочёные яблоки, квас, с детства любил горячие сдобные булки.
«В пище он был умерен и любил простой здоровый стол. Одним из любимых его блюд был поросёнок под хреном, а когда, бывало, езжали мы в Москву, то каждый раз обязательно подносили ему от Тестова (ресторатора. — И. К.) поросёнка. Вообще он охотно принимал подношения натурою. Иные подносили ему наливку, другие пастилу или хорошую мадеру, его самое любимое вино. В последние годы он особенно пристрастился к кахетинскому “Карданаху”, который я ему доставлял. Любил он очень соус Cumberland и всегда готов был есть солёные огурцы. Помню, за завтраком... он спросил солёных огурцов, которых, к удивлению, не оказалось! Он был воздержан и в питье, но мог выносить много, очень был крепок и, кажется, никогда не был вполне во хмелю. В более молодые годы случалось с ним ужинать в холостом обществе или в лагере. Подавали круговую и пили “наливай сосед соседу” и пр. После похода он привык к румынскому вину Palugyay, весьма посредственному, но выписывал его более по воспоминанию. В действительности любил он только мадеру»75.
Как и отец, Александр любил охоту, но настоящим его увлечением была рыбалка — отдых в тишине после напряжённого рабочего дня, как правило, заканчивавшегося за полночь. В письмах императрице из Гатчины он постоянно упоминал о своих успехах: «поймал 37 штук»; «занимался до 10 часов, а потом пошли с Барятинским на озеро ловить рыбу и поймали 49 штук, и я — двух больших язей, одного в 4 фунта. В 2'/2 вернулись, закусили и легли спать»; «занимался до 10 часов и потом пошёл в последний раз на озеро ловить рыбу, но неудачно: поймали всего 13 штук, но одну большую щуку. В 2'/4 вернулся». Некоторые его увлечения обычно несвойственны мужчинам: он вязал крючком и даже вышивал; в фондах Гатчинского дворца-музея сохранились образцы его рукоделия.