Романы Александра Вельтмана

Вельтман Александр Фомич

Таким "национальным элементом" в произведениях многих русских писателей-романтиков становится история и фольклор, как правило взаимосвязанные и взаимодополняющие друг друга: историческая романистика почти неизменно включает в себя описания народных обычаев, обрядов, а фольклорная проза нередко обращается к истории. "Вечера на хуторе близ Диканьки" и фольклорно-исторические романы Вельтмана, пожалуй, лучшие тому примеры. Но у Гоголя и Вельтмана есть предшественник — Орест Сомов, трактат которого "О романтической поэзии" (1823) стал литературным знаменем русского романтизма. Однако не меньшая его заслуга заключается еще и в том, что свой знаменитый призыв "иметь свою народную поэзию, неподражательную и независимую от преданий чуждых" он осуществил практически. В конце 20-х и начале 30-х годов Орест Сомов создал целый ряд произведений, предвосхитивших и

гоголевские «Вечера», и вельтмановские романы. В 1826 году Орест Сомов начал публикацию исторического романа «Гайдамак», в 1827 году появился его рассказ «Юродивый», в 1829 году — фольклорные рассказы и повести «Русалка», "Сказки о кладах", «Оборотень», "Кикимора", в 1830–1833 годах — новые фольклорные повести и рассказы "Купалов вечер", "Исполинские горы", "Бродящий огонь", "Киевские ведьмы", "Недобрый глаз". Оресту Сомову принадлежат также обработки народных сказок "Сказание о храбром витязе Укроме табунщике" (1828), "Сказка о медведе Костоломе и Иване — купецком сыне" (1830), "В поле съезжаются, родом не считаются" (1832), в которых он использует народную сказовую речь и в этом отношении является предшественником Владимира Даля: "Были и небылицы" Казака Луганского вышли в 1833 году, "Малороссийские были и небылицы" Порфирия Байского (под таким псевдонимом выступал О. Сомов) — в 1832-м.

Фольклорную прозу Ореста Сомова обычно сближают с произведениями Гоголя: «Русалку» с "Майской ночью, или Утопленницей", а "Киевскую ведьму" с "Ночью перед Рождеством". Прямых совпадений в этих произведениях действительно немало, что, впрочем, объясняется не столько заимствованием, сколько использованием одних и тех же народных поверий и легенд. Взаимосвязь фольклорно-исторической прозы Вельтмана с рассказами и повестями Ореста Сомова не столь явная, она — в стилевых приемах, в общих тенденциях развития самой романтической литературы. Их фольклорные произведения непосредственно связаны с так называемой «неистовой» школой в романтизме, стремившейся поразить читателя описаниями всевозможных ужасов. Определенную дань "страшным рассказам" отдали не только Орест Сомов и Вельтман, но и Гоголь в раннем "Кровавом бандуристе" и "Страшной мести", Пушкин — в «Гробовщике», немалой популярностью пользовались у читателей всевозможные переводные и отечественные романы «ужасов», среди которых был, например, «Вампир», приписываемый Байрону (он вышел в 1828 году в Москве в переводе И. В. Киреевского), а также «Искуситель» Загоскина, "Черная женщина" Греча.

Интерес к подобного рода литературе не иссяк и поныне, но в романтизме пушкинского времени он имел одну важную особенность: «страшные» рассказы, повести, романы во многом основывались на фантастике народных преданий и легенд, что, в свою очередь, в немалой степени способствовало пробуждению интереса к самому фольклору, его собиранию и изучению. Многие произведения «неистовой» школы были насыщены фантастическими сюжетами и образами, почерпнутыми из фольклора. Таков цикл повестей Погорельского "Двойник, или Мои вечера в Малороссии" (1828), таковы же во многом и гоголевские "Вечера на хуторе близ Диканьки" (первая часть — 1831, вторая — 1832), за которыми последовал цикл повестей Загоскина "Вечер на Хопре" (1834).

Фольклорно-исторические романы Вельтмана, появившиеся в 1833 — 1835 годах, продолжают традиции фольклорной и исторической прозы, в том числе и «неистового» романтизма. А традиции эти почти неизменно включали в себя элемент пародии. Если в «Страннике» Вельтман пародирует сентиментальную литературу путешествий, то в "Кощее бессмертном", «Светославиче» и в более поздних романах — "Рукопись Мартына Задеки", "Александр Филиппович Македонский" — романтическую фантастику, основанную на фольклорном и историческом материале. В этом отношении он также близок к Оресту Сомову, который, перечисляя в «Оборотне» всех заморских чудовищ и вампиров, совершавших "набеги на читающее поколение", знакомит читателей с русскими оборотнями, которые "до сих пор еще не пугали добрых людей в книжном быту", являются в литературе "чем-то новым, небывалыми.

Вельтман тоже поведет читателей в мир новый и небывалый, тоже создаст своего оборотня, но этот оборотень окажется у него героем не просто сказочным, мифологическим, а историческим.

В творчестве Вельтмана немаловажна и такая чисто биографическая деталь. Служба в армии, участие в русско-турецкой войне 1827–1828 годов и жизнь в Бессарабии определили тематику многих его произведений, но главное — ознаменовались двумя событиями, имевшими решающее значение во всей его дальнейшей жизни и литературной судьбе, — это знакомство с Пушкиным и дружба с Владимиром Далем.

Потомку шведских дворян Вельдманов, как и потомку датских дворян Далей, суждено было одним из первых в России прикоснуться к сокровищам народного творчества и как собирателям, и как писателям. "Оба они не русские по крови; но тем более причины для нас радоваться той нравственно притягательной силе русской народности, которая умела не только вполне усыновить себе

этих иностранцев по происхождению и привлечь их к разработке своих умственных богатств, но и одухотворить их не русское трудолюбие русской мыслью и чувством" — так писал Иван Аксаков в 1873 году о Владимире Ивановиче Дале и прибалтийском немце Александре Федоровиче Гильфердинге. Эти замечательные слова можно с полным правом отнести и к Александру Фомичу Вельтману — тоже собирателю, тоже историку, автору многих исторических работ, [2] помощнику директора (с 1842 г.), а затем (1852 по 1870 г.) директору Оружейной палаты, тоже писателю, постоянно обращавшемуся в своем творчестве к темам народного творчества. Да и в литературу они вступили одновременно: Вельтман — сказочным "Кощеем бессмертным", а Владимир Даль, в том же 1833 году, — сказками Казака Луганского, воплощая во многом близкие художественные принципы. Поэтому и хвалить и ругать их будут тоже обычно вместе.

Note2

Среди изданных (многие остались в рукописях) научных работ А. Ф. Вельтмана: "Начертание древней истории Бессарабии" (М., 1828), "О Господине Новгороде Великом" (М., 1834), "Древние славянские собственные имена" (М., 1840), "Достопамятности Московского Кремля" (М., 1843), "Московская Оружейная палата" (М., 1844), "Аттила и Русь IV и V века. Свод исторических и народных преданий" (М., 1858), "Исследование о свевах, гуннах и монголах". Ч. 1–3 (М., 1858). Вельтман — один из первых переводчиков и комментаторов "Слова о полку Игореве", его издания «Слова» вышли в 1833 и 1856 гг.

"Признаюсь откровенно, — писал в 1834 году о Вельтмане и Владимире Дале Сенковский, — я не признаю изящности этой кабачной литературы, на которую наши Вальтер-Скотты так падки. И как мы заговорили об этом предмете, то угодно ли послушать автора "Лунатика":

"— Э, э! что ты тут хозяйничаешь!

— Воду, брат, грею.

— Добре! Засыпь, брат, и на мою долю крупки.

— Изволь, давай.

— Кабы запустить сальца, знаешь, дак оно бы тово!

— И ведомо! Смотри-кось, нет ли на приставце?"

Это называется изящной Словесностью! Нам очень прискорбно, что г. Вельтмаи, у которого нет недостатка ни в образованности, ни таланте, прибегает к такому засаленному средству остроумия. Нет сомнения, что можно иногда вводить в повесть просторечие; но всему мерою должны быть разборчивый вкус и верное чувство изящного: а в этом грубом, сыромятном каляканье я не вижу даже искусства!"

Ни Вельтман, ни Владимир Даль не прислушались к критике журнального магната, упорно продолжали вводить в свои произведения "сыромятное каляканье", а зачастую и фонетическое воспроизведение устной народной речи задолго до того, как это стало принято в фольклористике и диалектологии.

Использование народной речи — это еще далеко не все, что привнес Вельтман в свои исторические произведения. Они фольклорны не только по стилистике, не меньшее, если не большее, значение имеет фольклорность образов, сюжетостроения.

Любая сказка — это прежде всего условность, так называемая "установка на вымысел", составляющая основу основ сказочной поэтики. Вельтман перенес эту «установку» в свою историческую прозу, хотя действие у него происходит не в некотором царстве, в некотором государстве, при царе Горохе, а в конкретной исторической обстановке. Он специально оговаривает в "Кощее бессмертном", что вполне мог бы начать "правдивую повесть" о своем герое "от походов Славян с Одином, или даже с времени данной Александром Филипповичем, Царем Македонским, грамоты за заслуги на владение всею северною землею", но начинает со времен "чисто Исторических", ибо в иные, «баснословные» времена читатель не поверит, ему нужна "истина неоспоримая, подтвержденная выноскою внизу страницы или примечанием в конце книги". Его романы обильно снабжены как подобными «выносками», так и пространными примечаниями к каждой части. В этом отношении Вельтман соблюдает все правила исторической романистики, используя один из самых известных ее художественных приемов — соприкосновение реальных и вымышленных героев, реальных и вымышленных событий.

Своебразие жанра подчеркнуто и в названиях романов: "Кощей бессмертный. Былина старого времени", "Светославич, вражий питомец. Диво времен Красного Солнца Владимира". Кстати, именно Вельтман в 1833 году впервые ввел древнерусское слово былина из "Слова о полку Игореве" в литературный язык XIX века.

Родоначальник рода Пута-Заревых участвует в исторической битве новгородцев с суздальцами в 1170 году, попадает в плен к новгородцам; его внук Ива Иворович Пута-Зарев приходится крестником историческому же князю новгородскому, киевскому и торопецкому Мстиславу Мстиславовичу, а последний из рода Пута-Заревых — он же и главный герой — Ива Олелькович Пута-Зарев, "названный Ивою в память своего прапрадеда Ивы", — современник Дмитрия Донского и Олега Рязанского. В романе "Кощей бессмертный" охватываются, таким образом, события двух веков русской истории, на фоне которых автор воссоздает судьбы нескольких поколений рода Пута-Заревых.