Романы прославленных сочинителей, или романисты-лауреаты премий 'Панча'
Шрифт:
"Как они красивы" думал Котиксби, разглядывая этих мирных людей, вкушающих отдых на закате.
– Или вы не хочете взглянуть на хорошенькое пальтецо?
– произнес за спиной у него голос, заставивший его вздрогнуть. И кто-то ухватил его сзади за фалды шедевра штульцевского портняжного искусства с такой фамильярностью, что барон задрожал...
– Рафаэль Мендоса!
– воскликнул сэр Годфри.
– Он самый, лорд Котиксби, - отозвался тот, кто был им так назван.
– Не говорил ли я вам, что мы еще встретимся там, где вы менее всего склонны будете меня ожидать? Не соблаговолите ли зайти? Нынче пятница, мы закрываем на закате. Рад приветствовать вас в своем доме.
– Говоря так, Рафаэль приложил ладонь к груди и поклонился на старинный
Нырнув под завесу из подержанного платья, пестрого старья, потускневших блесток, мятых масок, они прошли в лавку столь же темную и мерзкую, сколь вход в нее был безобразно пестр.
– И это - твой дом, Рафаэль?
– спросил лорд Котиксби.
– А почему бы нет?
– ответил Рафаэль.
– Шлосс Шинкенштейн мне надоел, Рейн очень скоро приедается. Во Флоренции слишком жарко, к тому же там еще не кончили строить картинную галерею, и весь дворец пропах штукатуркой. Не хотите же вы, mon cher, чтобы человек похоронил себя в Нормандии, когда до охотничьего сезона еще так далеко? Палаццо Рутантино действует мне на нервы. Знаете, этот Тициан так мрачен, я думаю завесить его моими Гоббемами и Тенирсами из моего гаагского дома.
– Сколько же у тебя дворцов, замков, шато, лавок и складов, Рафаэль? со смехом спросил лорд Котиксби.
– Вот один из них, - ответил Рафаэль.
– Входите.
II
Шум в старом городе был оглушителен; сквозь общий грохот мрачно бубнил Большой Том, тревожно трезвонила Святая Мария, яростно бил в набат Святой Джайлс; вопли, ругань, летящие обломки кирпича, со звоном разлетающиеся стекла в окнах, стоны раненых, крики испуганных женщин, воинственные кличи нападающих на всем протяжении от Карфакса до Трампингтон-стрит, - все свидетельствовало о том, что бой был в самом разгаре.
В Берлине сказали бы, что происходит революция, и на беснующуюся толпу напустили бы кирасир с саблями наголо. Во Франции выкатили бы артиллерию и поиграли бы на ней тяжелыми зарядами. В Кембридже не обращали внимания на беспорядки: то была обыкновенная драка - студенты шли на горожан.
Началось все во время лодочных гонок. Лодка горожан с восемью портовыми силачами на веслах и с самим грозным Веслоу в загребных с разгону врезалась в корму легкой университетской гички колледжа "Медный нос", раньше всегда выигрывавшей состязания. Событие это привело к обмену запальчивыми речами. После заплыва из Гранчестера, когда лодки причалили на лугу у Христовой церкви, несогласие между горожанами и университетскими юношами, их всегдашними противниками, приняло более громкие формы с применением силы и, наконец, вылилось в открытое сражение. Кулачные схватки и стычки происходили на мирных лугах, что тянутся от университетских ворот к широким ясным водам реки Кем, а также у стен колледжей Баллиоля и Сидней-Сассекса. Герцог Белламонт, в те дни блестящий стипендиат Эксетерского колледжа, провел несколько раундов с Билли Дубом, передним гребцом в лодке горожан. Лорд Вавасур из колледжа "Медный нос" схватился с огромным мясником, первым бойцом города. Но в это время университетские колокола зазвонили к обеду, между сражающимися было провозглашено перемирие, и студенты разошлись по своим колледжам, чтобы подкрепиться.
Еще во время гонок всеобщее немалое внимание привлек джентльмен, который сидел в байдарке-одиночке и курил кальян. Он плыл ярдов на сто впереди гонщиков, так что мог вблизи и без помех наблюдать за этим любопытным состязанием. Стоило восьмивесельной лодке подойти к нему слишком близко, как он с двух-трех ударов сверкающих весел посылал свою одиночку далеко вперед и снова останавливался, наблюдая за гребцами и выпуская в воздух клубы ароматного дыма из своего мирного кальяна.
"Кто это?" - спрашивали в толпе бегущих вдоль берега и подбадривающих, по кембрийскому обычаю, гребцов на
И не удивительно, если его легкий челнок, всех так восхитивший, превосходил лучшие творенья Кемского лодочных дел мастера или плотника из Патни. Ведь этот челн - узкий, лоснящийся и скользящий в воде, подобно щуке в погоне за мелкой рыбешкой, - был не что иное, как турецкий каик из Аква-Тофаны; ему случалось в водах Босфора обгонять гребцов султана и лучших гонщиков Капитан-паши. То было создание самого Торгул-бека, собственного каик-баши его султанского величества. За это маленькое чудо каик-баши не взял у графа Бутенева, русского посла, пятидесяти тысяч туманов. Когда же ему отрубили голову, Отец Правоверных подарил его лодочку Рафаэлю Мендосе.
Потому что этот Рафаэль Мендоса спас турецкую монархию после битвы при Нециве. Сераскиру были отосланы три миллиона пиастров; был подкуплен капитан де Сент-Корнишон, французский агент в стане победителя Ибрагима, - и вот продвижение египетских армий остановлено, пошатнувшаяся Оттоманская империя спасена, маркиза Шурумбурум, супруга нашего посла, появилась на приеме в брильянтах, затмивших даже драгоценности Романовых, а Рафаэль Мендоса получил маленький каик. С тех пор он никуда не ездил без него - челнок весил едва ли больше обыкновенного кресла. В то утро курьер Барони снес его к реке, и Рафаэль наблюдал с воды необыкновенное состязание, нами выше описанное.
Вот кончился обед, и молодые люди, разрумянившиеся, сытые и жаждущие боя, высыпали из своих колледжей. Но если университетские распалились, то и городские не дремали. Со всех сторон, из пригородов и с окраин, с фабрик и из мастерских, из лавок, с пакгаузов и верфей валил городской народ на битву с врагом, и скоро сражение стало всеобщим. От Аденбрукской больницы до Бленгеймской заставы весь Кембридж бурлил и кипел - ворота колледжей заложили, лавки оградили баррикадами, мальчишки из лавок поразбежались на подмогу братьям и согражданам, бой бушевал - и студентов теснили.
В гостинице для Рафаэля Мендосы был сервирован завтрак из множества блюд, но он только улыбнулся жалким поползновениям университетских поваров завтрак его составили горсть фиников и стакан воды. Напрасно огорченный хозяин упрашивал его не пренебрегать приготовленным пиршеством.
– Завтрак! Подумаешь!
– отвечал он.
– Милый человек, у меня девятнадцать поваров на годовом жалованье от четырехсот и выше. И я могу обедать в любое время дня и ночи. Но драка горожан со студентами (тут в окно влетел кирпич и разбил графин с водой у Мендосы к руке), драка горожан со студентами - это мне в новинку. Город берет верх, это ясно, однако студенты-то в меньшинстве, Ха, отличный удар! Как этот долговязый горожанин полетел наземь под ударом вон того худенького юноши в алой шапочке!
– Это лорд Котиксби, - пояснил хозяин.
– Славный боец, хотя и в легком весе, - заметил Менг доса.
– Отличный выпад левой, лорд Котиксби, прекрасно парировано, лорд Котиксби; а вот и красный кларет, клянусь Юпитером!
– Наш кларет хоть куда, - ввернул хозяин.
– Желает ваша светлость шато-марго или лафит?
– Но ведь он не может выйти против вон того грузчика!
– воскликнул Рафаэль, видя, как огромный лодочник - не кто иной, как сам Веслоу, знаменитый на весь Кембридж кулачный боец, под чьими кулачищами студенты валились, как подкошенные, - расчистил себе в толпе дерущихся дорогу к тому месту, где с восхитительным мужеством и упорством лорд Котиксби со товарищи бился против толпы горожан.