Романы. Повести. Рассказы. В 2 томах. Том 2
Шрифт:
Проходя по парку, Себастьен Цорн, Пэншина, Ивернес и Фрасколен толкуют об этом деле. Утром они видели, как король шел к себе на службу, и они еще недостаточно американизировались, чтобы счесть это вполне обычным явлением.
— Если бы король не занял места астронома, — говорит Фрасколен, — он, пожалуй, мог бы стать учителем музыки.
— Король, бегающий по урокам! — восклицает Пэншина.
— Вот именно, и получающий за них изрядную плату от своих богатых учеников.
— О нем, и правда, говорят, как об очень хорошем музыканте, — замечает
— Я бы не удивился, услышав, что он увлекается музыкой, — прибавляет Себастьен Цорн. — Разве мы не видели, как он жмется к дверям казино во время наших концертов, не имея возможности купить себе и королеве билеты в кресла партера?
— Ах, дорогие скрипачи, мне пришла в голову одна мысль! — говорит Пэншина.
— Мысль «Его величества»! — подхватывает виолончелист. — Вот, вероятно, забавная мысль!
— Забавная или нет, старина Себастьен, — заявляет Пэншина, — но только она тебе наверное понравится.
— Посмотрим, что там придумал Пэншина, — говорит Фрасколен.
— Я придумал дать королю концерт у него на дому!
— А знаешь, — восклицает Себастьен Цорн, — твоя мысль недурна!
— Черт побери! У меня такими мыслями голова полна, и как только я тряхну головой…
— Она звенит, как бубенчик! — вмешивается Ивернес.
— Ну, дорогой Пэншина, — объявляет Фрасколен, — на этот раз с твоим предложением мы согласны. Я уверен, что мы доставим доброму королю и доброй королеве большое удовольствие.
— Завтра мы напишем им и попросим аудиенции, — говорит Себастьен Цорн.
— Я лучше придумал! — отвечает Пэншина. — Явимся сегодня же к королю с инструментами, как труппа бродячих музыкантов, и пробудим его своей музыкой от сна…
— Да нет же, мы исполним серенаду, — возразил Ивернес, — ведь это будет вечером…
— Пусть так, о строгая, но справедливая первая скрипка! Не надо спорить о словах! Значит, решено?
— Решено!
Мысль, и правда, отличная. Нет сомнения, что король-меломан будет очень тронут вниманием со стороны французских артистов и очень счастлив, что сможет услышать их игру.
И вот под вечер Концертный квартет, нагруженный тремя скрипками и виолончелью, выходит из казино и направляется по Тридцать девятой авеню на самую окраину правобортной части города.
Перед ними совсем скромный дом с зеленым газоном посреди маленького дворика. С одной стороны — службы, с другой — конюшни, которыми явно не пользуются. Домик в два этажа, перед входом — ступени, над вторым этажом — мансарда в одно окно. Направо и налево — два великолепных железных дерева, в тени которых извиваются дорожки, уводящие в сад. Сад небольшой, площадью не более двухсот квадратных метров, в зарослях его зеленеет маленькая лужайка. Этот коттедж и сравнить нельзя с особняками Коверли, Танкердонов и других именитых господ Миллиард-Сити. Это обитель мудреца, живущего в уединении, ученого, философа, Абдолоним, отказавшись от трона сидонских царей, был бы доволен таким убежищем.
Единственный камергер короля Малекарлии — его лакей,
Фрасколен нажимает кнопку электрического звонка, слуга открывает калитку. Фрасколен говорит, что он и его товарищи, французские музыканты, хотели бы приветствовать его величество и просят аудиенции.
Слуга приглашает их войти, и они останавливаются у крыльца.
Слуга почти тотчас же возвращается и передает, что король с удовольствием примет музыкантов. Их вводят в переднюю, где они оставляют инструменты, а затем в гостиную, куда в то же мгновение входят их величества.
Вот и весь церемониал.
Музыканты почтительно поклонились королю и королеве. Королева в скромном, темном платье, голова ее ничем не покрыта; седые завитки густых волос придают особое очарование ее несколько бледному лицу и слегка затуманенным глазам. Она садится в кресло у окна, выходящего в сад, — за окном виднеются деревья парка.
Король, стоя, отвечает на приветствие гостей и спрашивает, что привело их в этот дом, затерянный в одном из дальних кварталов Миллиард-Сити.
Четверо музыкантов с любопытством смотрят на бывшего короля, который держится с таким достоинством. У него почти еще черные брови, живые глаза и внимательный взгляд ученого. Широкая седая шелковистая борода падает на грудь. Серьезное выражение лица, невольно вызывающего симпатию, смягчено ласковой улыбкой.
Фрасколен заговорил немного дрожащим голосом:
— Благодарим, ваше величество, за то, что вы соблаговолили принять музыкантов, которым очень хотелось засвидетельствовать вам свое уважение.
— Мы с королевой благодарим вас, господа, и тронуты вашим посещением, — отвечает король Малекарлии. — На этот остров, где мы надеемся скоротать остаток бурной жизни, вы приносите с собою свежий воздух Франции. Как не знать вас человеку, хотя и погруженному в научные занятия, но страстному любителю музыки — искусства, которому вы обязаны своей славой в артистическом мире Европы и Америки. В рукоплескания, приветствовавшие Концертный квартет на Стандарт-Айленде, и мы вносили свою долю — правда, несколько издалека. И нам жаль, что мы слушали вас не так, как надо вас слушать.
Король просит гостей садиться, и сам занимает место у камина, мраморную доску которого украшает великолепный бюст работы Франкетти, изображающий королеву в дни ее молодости.
Фрасколену достаточно подхватить последнюю фразу короля, чтобы приступить к своему делу.
— Вы правы, ваше величество, — говорит он, — и мысль, выраженная вами, вполне оправдана, поскольку речь идет о том роде искусства, которым мы занимаемся, — камерная музыка, квартеты гениев классической музыки требуют интимной обстановки, которой не найти в многолюдных собраниях. Для камерной музыки нужна особая сосредоточенность.