Романы. Повести. Рассказы

Хазанов Борис

После этого наступило молчание, докатилось постукивание товарного поезда. Старый кобель нехотя поднялся, предложил прошвырнуться. Не знаю, заколебался Бабков. Я не одет. — А ты бы пошёл и оделся. — Я войду, а она проснётся. — Дурак ты, братец, я бы на твоём месте… — Мне кажется, заметил гость, в твоём возрасте пора бы уже забыть про такие дела. — Забыть? — возразил пёс. — Легко сказать!

Зверь вернулся, волоча одежду и ботинки, гость облачился в рубаху, подтянул узел галстука, погрузился в вытертые коверкотовые штаны, сунул ноги в ботинки, руки — в рукава пиджака со знаком на лацкане и прошёлся расчёской по редеющим кудрям. Три человека прошли

по дороге, парень растягивал половинки своего инструмента, женщины пели, но, как в фильме с выключенным звуком, не было слышно ни музыки, ни голосов. Лев Бабков повернул голову им вослед, одна из девушек обернулась, ему показалось, что она узнала его.

День уже занимался, ядовито горели огни светофоров на перламутровом небе, через пути брели к платформе чёрные люди. Собака вбежала в зал ожидания, где одиноко сидела, составив ноги, в шинели и форменной фуражке, со старомодной сумочкой на коленях Анна Семёновна.

«Я уж думала, ты сбежал».

Подошла электричка. Пёс остался на платформе. Вошли в вагон. «В институт едешь?» — спросила она.

«Я думал, что мне всё это снится», — возразил Лев Бабков.

«Может, и снится, — сказала она зевая… — Попрошу предъявить проездные документы!» — бодро провозгласила Анна Семёновна, извлекла из сумки и надела на палец жетон. Навстречу им с другого конца вагона уже двигалась чёрная шинель контролёра Стёпы.

Тут, однако, произошло нечто, явился некто.

Чудо Георгия о змие

С позолоченным деревянным копьём, наклонив остриё в дверях, с постной миной вошёл в вагон персонаж, чьё явление вызвало неодинаковую реакцию. Иные демонстративно зашуршали газетными листами, кто-то проворчал: «Много вас развелось». Некоторые приготовились слушать.

Кто-то спросил: «А разрешение у него есть?» — «Какое разрешение?» — «Разрешение на право носить оружие». — «Какое же это оружие, смех один». На них зашикали. Большинство же публики, навидавшись всего, никак не реагировало.

Человек стащил с головы армейскую пилотку. «Попрошу минуточку внимания, — воззвал он, и настала тишина. — Дорогие граждане, братья и сестры!»

«Православный народ, папаши и мамаши,

разрешите представиться, я — святой Георгий.

Расскажу вам, что со мной приключилось,

расскажу, как есть, как дело было,

а кому неинтересно, пусть читает газету».

Из уважения к баснословному персонажу проверка билетов была приостановлена; поезд спешил к Москве, это был удачно выбранный маршрут с немногими остановками.

Солдат продолжал:

«В первый день, как войну объявили,

принесли мне сразу повестку

и отправили на передовую.

Вот залёг я с бутылкой в кювете

И гляжу на дорогу, жду змея.

С полчаса прошло, пыль показалась,

задымилась дорога, вижу, змей едет

с головы до ног в чешуе зелёной,

шлем стальной на нём, сам в ремнях, в портупее,

сапоги начищены, из себя видный.

Вот подъехал он, глядит в бинокль —

словно молнии, стёкла сверкают.

Я в кювете сижу, затаился,

подпустить хочу его поближе.

Только тут он на цыпочки поднялся

И в канаве меня надыбал.

Увидал змей в канаве мой кемель,

увидал пилотку со звездою,

рассмотрел моё обмундированье,

на ногах увидал обмотки

и, слюнявую пасть разинув,

стал вовсю смеяться надо мною…»

«Не кажется ли вам странным, ведь уже столько лет прошло», — сосед по лавке шепнул Льву Бабкову.

«Вы имеете в виду легенду?»

«Я хочу сказать, после войны прошло столько лет».

«Это вам так кажется, — возразил Бабков, — народ помнит войну».

«Да, но посмотрите на него. Сколько ему лет, как вы думаете?»

«А это вы у него спросите». Приближалось Нарбиково или какая там была следующая станция, поезд шёл, не сбавляя скорости, словно машинист тоже решил уважить сказителя.

«Стоит, гад, заложил лапу за лапу,

а передней хлопает по брюху.

По-ихнему, по-немецки лопочет,

Дескать, что там время тратить, рус, сдавайся,

куды ты суёшься с голой жопой

с нами, змеями, сражаться!

Поглядел я на него, послушал,

сплюнул на землю, размахнулся

и швырнул ему под ноги бутылку,

сам упал, спиной накрылся,

голову загородил руками.

Тяжким громом земля сотряслася,

пыль, как туча, небо застлала,

а ему, суке, ничего не доспелось.

Стоит себе целый-невредимый,

сам себе под нос бормочет

и копается в своём драндулете:

повредил я, знать, его телегу.

Между тем нет-нет да обернётся,

пасть раззявит, дыхнёт жаром

и обратно носом в карбюратор.

Я вскочил — и гранат в него связку!

Вижу, змей мой не спеша отряхнулся,

из ноздрищ пыль вычихнул, утёрся,

повернулся, встал на все четыре лапы,

раскалил глазищи, надулся и ко мне двинул.