Ромен Гари, хамелеон

Анисимов Мириам

Самолеты парами выкатывались на взлетную полосу с интервалом в 15 метров. Пока машины не поднимались в воздух, членам экипажа трудно было дышать. Пилот сообщал, что взлет произведен и он убирает шасси. Самолеты группировались по шесть и строились в «боевой ящик». Ведущий брал курс на цель. На задании было запрещено разговаривать, чтобы не быть обнаруженными вражескими радиолокаторами, которые по другую сторону Ла-Манша день и ночь отслеживали воздушные маневры над Великобританией. Стоило кому-то нарушить запрет, как из рации рявкал диспетчер: «Заткнитесь! Чтоб вас!..»

Соединения Boston — каждое крыло состояло из трех групп по 12 или 20 самолетов — выполняли тактические операции. Они атаковали

танки, войсковые подразделения, склады боеприпасов, укрепления, железные дороги, автотрассы, вокзалы. О начале бомбардировки штурман ведущего самолета объявлял: «Внимание: три, два, один, пошли!»

Наиболее опасными были операции, осуществлявшиеся на небольшой высоте. Самолет, летевший в десяти метрах от земли, становился удобной мишенью. Он сбрасывал бомбу, и остальные машины подлетали к этому месту всего лишь через несколько секунд после взрыва. Личный состав «Лотарингии» умел также ставить дымовую завесу на случай высадки в Нормандии. На борту в отсеке вместо бомб помещались огромные дымовые снаряды. Чтобы ядовитый черный дым распространился вокруг, требовалось лететь, почти касаясь брюхом волн. В D-Day («День Д») дымовая завеса простиралась от Котантена до западных предместий Кана.

Приближаясь к французскому берегу, пилоту приходилось маневрировать, чтобы не попасть под удар черно-оранжевых шаров зенитной артиллерии, вражеской противовоздушной обороны. Штурман сообщал, в скольких минутах находится цель. Наконец он объявлял: «Люк открыт», — и давал пилоту указание лететь прямо по курсу. По окончании бомбардировки люк закрывался, самолеты разворачивались и возвращались на базу. Механики стояли у посадочной полосы и с тревогой вглядывались в небо. После приземления механик осматривал машину с помощью обычной лампы и, даже если обшивка в нескольких местах была прошита пулями, за несколько часов приводил в порядок, невзирая на погодные условия. Если экипаж не возвращался с задания, слез можно было не скрывать.

Журналы полетов погибших закрывались, койки в «ниссанках» пустовали, а вещи аккуратно складывались в мешки и возвращались на склады Королевских ВВС. Оставшиеся в живых пребывали в состоянии эйфории и охотно отвечали на вопросы Жанетты Масиас, intelligence officer [31] эскадрильи «Лотарингия»; перед каждым стояла a nice сир of tea [32] и — верх роскоши в голодные военные годы — яичница-глазунья. По случаю возвращения даже слагались стихи.

31

Офицер разведки.

32

Чашка чая.

Если операция проходила успешно, англичане называли ее a piece of cake [33] . Некоторые, посадив самолет, набирали землю в пригоршни и начинали ее целовать, выражая этим радость, что остались живы. Переодевшись в парадную форму, все шли в столовую. В баре не умолкали разговоры: летчики анализировали каждый этап операции и в конце концов отправлялись отсыпаться. Только Гари и Кессель долго не ложились спать — они сидели и часами разговаривали. Теперь до следующего задания Ромен мог писать до изнеможения, отводя на сон всего три-четыре часа в сутки.

33

Кусок торта.

Летчик-наблюдатель эскадрильи «Лотарингия» Пьер Мендес-Франс [34] вспоминал, как однажды провел неприятный вечер в компании майора Горри (он же Мишель Фурке), Жарета, Столова, Ланже и Гари де Касева, который тогда только что прибыл на базу. Мендес-Франс ^{299}

недолюбливал Гари, а тот, в свою очередь, охотно всем рассказывал, как Мендес-Франс однажды безуспешно пытался соблазнить за завтраком хорошенькую девчонку.

Пьер Мендес-Франс в отличие от Гари не верил в сепаратный мир, но согласился с ним, что стабилизация положения на фронте была бы губительна. Гари заявлял, что «эта мысль не давала ему спокойно спать», и Мендес-Франс комментировал: «Тут я снова понимаю, что он говорит серьезно».

34

Пьер Мендес-Франс — французский политический и государственный деятель.

Двадцать пятого января 1944 года Пьер Мендес-Франс был направлен в Алжир. Заменявших его Гари и Ланже назначили главными в одном из «боевых ящиков» из шести Boston, летевших вместе с 12 самолетами королевских ВВС для выполнения боевой операции на территории Франции. Задача заключалась в бомбардировке военных объектов в лесном массиве Эскедр, в 10 км от Сент-Омера. По свидетельству очевидца событий Франсуа Броша, отряд должен был подлететь со стороны моря к Пикардии, взять курс на немецкие ракетнопусковые установки и уничтожить их^{300}.

Заметив ближе к правому краю большие дождевые облака, штурман объявил: «Мы пересечем Ла-Манш не там, где было объявлено на инструктаже, а у туке» — разница приблизительно 6,5 км.

Когда небо прояснилось, а самолеты были всего в 15 км от цели, воздух вдруг прочертили разноцветные трассирующие пули, а со всех сторон красно-черным снегом полетели зенитные снаряды 88-го и 105-го калибра. Казалось, последняя минута перед началом бомбардировки длится вечность. Наконец ведущий самолет сбросил первые бомбы. Bombs gone! [35] И тут в кабинах Гари и Ланже полопались стекла.

35

Бомбы пошли!

Истребители, прикрывавшие отряд, вдруг исчезли. Ведущий, сбросив бомбы, развернулся, набрал высоту и взял курс примерно на Амьен. Приблизившись на своих Boston, Соммер и Аллегре увидели, что раненый Гари потерял сознание, сполз с сиденья и сидел, «согнувшись вдвое и наклонившись вперед. Раз или два он поднимал голову, но она снова падала. В кабине пилота только окровавленное лицо: с него сорвало очки, на лбу и на веках — осколки лобового стекла. Самолет летел без управления»^{301}.

«Гари, бедняга! Думаешь, он мертв?!» ^{302} Даже ничего не видя, Арно Ланже не оставлял мысли о бомбардировке. Контроль самолетом временно взял на себя пулеметчик Рене Боден, который остался невредим. Аллегре во главе группы из четырех Boston, которая вся пострадала, пересек Ла-Манш у Дила, к северу от Дувра, самолеты перестроились и надеялись сесть на запасной аэродром в Хоукинге. Совсем недалеко от Хартфордбриджа окровавленный Ланже, ослепленный обломками плексигласа, которые буквально приклеили ему веки к роговице, попытался посадить самолет. Гари тем временем пришел в сознание, выпрямился и сообщал товарищу высоту, чтобы тот мог направить самолет к посадочной полосе. Диспетчер давал ему heading: «Two two five… two two zero… two two five… left… left…» [36] ^{303}

36

«Два-два-пять, два-два-ноль, два-два-пять… левее… левее…»