Ромен Гари, хамелеон
Шрифт:
После связи с Роми ван Луи Гари увлекся Барбарой Аптекман, женой своего друга Алена, и даже думал какое-то время уйти с дипломатической службы и жить вместе с Барбарой у Рене и Сильвии в Савиньи-сюр-Орж. В октябре 1957 года он попросил Сильвию как можно скорее отремонтировать верхний этаж «Оазиса» их дома{465}, который Гари планировал снимать по возвращении из Соединенных Штатов. И действительно, квартира была отремонтирована, но Гари к тому времени уже успел порвать с Барбарой и не стал там жить. Несколько месяцев спустя об этой связи из-за невольной бестактности Сильвии узнала Джин Сиберг, с которой Гари только что познакомился. Она потребовала у Ромена объяснений, но он сумел убедить ее, что Барбара — дочь двоюродной сестры Дины, которая обосновалась в Ницце, а ее брат Поль живет у него.
51
29 октября 1958 года Гари отправился
Шарль де Голль в годы войны.
Превознося де Голля, Гари отнюдь не стремился распространять «голлизм», к которому относился с равнодушием, если не с презрением: его целью было очертить личность гуманиста, отважного человека, верящего в идеалы чести и свободы.
В качестве исключения в министерстве согласились не вычитать из жалованья Гари за весь срок его пребывания в Париже. Но вице-консул Жан Ортоли, исполнявший обязанности Гари во время его отсутствия, взбунтовался, требуя выплаты компенсации. Гари не стал спорить с «такой мелочностью» и из двух тысяч долларов, полученных в качестве гонорара от журнала «Лайф», 120 тысяч франков уступил Ортоли, а оставшуюся сумму — 1777 долларов 80 центов — передал в ассоциацию «Свободной Франции»{470}. Как автор панегириков Шарлю де Голлю, в мае 1958 года снова взявшему в руки бразды правления, на волне своей новой популярности Гари мог баллотироваться на парламентских выборах и претендовать на депутатское кресло, но это его ничуть не интересовало. Своему приятелю Жаку Вимону он признался: «Я пишу Мальро, чтобы мне не делали предложений, не учитывающих, что у меня нет никакого желания идти в политику. Я для этого слишком честолюбив»{471}.
Жан Ортоли только и знал, что критиковать своего начальника, но Ромен Гари был уверен, что может рассчитывать на Ивонну-Луизу Петреман. В июле 1958 года Гари взял отпуск и на месяц уехал отдохнуть на Таити в гостиницу «Тропик» в Панете, где приобрел участок земли и сделал ряд финансовых вложений. Во время его отсутствия депутат от департамента Ло и председатель Сената Гастон Моннервиль участвовал в торжественном открытии прямого рейса авиакомпании «Эр Франс» Париж — Лос-Анджелес. В консульстве Моннервилля принимали Лесли Бланш и госпожа Петреман, которые сумели оправдать отсутствие консула срочной и важной командировкой.
Ромен в отпуске на Таити. Здесь он собирал материал для заключительной части трилогии «Брат Океан» — «Повинная голова».
На фотографии дарственная надпись: Одетте Бенедиктис.
Collection Odette de B'en'edictis D.R.
Именно в Полинезии, где Гари любовался красотами «девственных островов», у него родился замысел романа о саркастичном герое плуте Коне, который живет под чужим именем, эксплуатируя уважение жителей Таити к памяти художника Гогена. Он сфотографировался с цветком за ухом и отправил фотокарточку Одетте де Бенедиктис в благодарность за
Накануне возвращения Гари послал письмо Гастону и Клоду Галлимарам, в котором уведомлял их, что скоро они получат рукопись «Обещания на рассвете». Памятуя разгромную критику Клебера Эденса и Робера Кантерса, он просил своих издателей дополнительно предоставить ему три месяца на корректуру{472}.
Во время войны в Алжире Гари работал в США Местные университеты и учреждения культуры приглашали его выступить по вопросам внешней политики Франции, которую в те годы много критиковали за жесткие меры в отношении алжирских повстанцев. Он не знал, как себя вести в столь щекотливом положении.
После отставки правительства Феликса Гайяра 15 апреля 1958 года ситуацию не удалось исправить ни Жоржу Бидо, ни Рене Плевену, ни Пьеру Пфенлену, а в Алжире генералы требовали «создать правительство общественного спасения»{473}. Генерал Салан не исключал «жеста отчаяния» армии. Вдобавок ко всему над Францией нависла угроза путча и гражданской войны. Вот что пишет Шарль де Голль об этом времени в своих мемуарах:
В мае 1958 года, накануне рокового раскола нации, перед лицом распада системы, которую обвиняют во всем происходящем, де Голль, теперь приобретший известность, но располагающий лишь своим авторитетом спасителя Франции от фашизма, должен взять ответственность на себя.
У меня мало времени на раздумья. Ведь революции свершаются быстро. И всё же я должен определить момент, когда я закрою этот театр теней и выпущу на волю «бога из машины» — иными словами, выйду на сцену сам{474}.
Де Голль смотрел дальше алжирской войны. Первым делом он должен был вновь взять управление государством в свои руки, поставив на место распустившихся политиков в военной форме, и только потом решать проблему отделения колоний. Свое мнение об алжирском вопросе он высказал еще 30 июня 1955 года: «Никакая другая политика, кроме политики сотрудничества с Северной Африкой, которая должна прийти на смену французскому господству в этом регионе, не имеет перспектив и недостойна Франции»{475}.
Во избежание новых взрывов протеста де Голль решил действовать постепенно, иными словами, умело маневрировать вплоть до того момента, когда, по его мнению, можно будет раскрыть свои истинные намерения. 4 июня он вылетел в Алжир вместе с тремя членами правительства. В семь часов вечера он вышел на балкон Адмиралтейства, под которым собралась огромная толпа, и произнес свою историческую фразу: «Я понял вас!»
В Лос-Анджелесе Гари пришлось прежде всего прокомментировать явное, афишируемое намерение Шарля де Голля сохранить Алжир как колонию, превратив всех жителей этой страны в «полноправных французов». Потом потребовалось выступить в защиту новой политики Франции, когда де Голль в январе 1959 года заговорил о будущем «мирного, преображенного Алжира, самостоятельно развивающего свою самобытность в тесной связи с Францией»{476}. После заявления «Старый Алжир умер! И мы умрем вслед за ним, если этого не поймем»{477} де Голль вступил в переговоры с представителями Временного правительства Алжирской республики, когда французские войска были готовы подавить восстание, а главы вилайи № 4 дали согласие Елисейскому дворцу на перемирие. Именно тогда генералы Шалль, Салан, Зеллер и Жуо начали готовить государственный переворот, но их попытка захватить власть в апреле 1961 года провалилась. На всем протяжении этой жестокой войны не прекращались террористические акты, организованные Фронтом национального освобождения Алжира.
Если Клод Бурде, тоже «Товарищ освобождения», заявил во время своего визита в Калифорнию, что борется против колониализма, то Ромена Гари должность обязывала высказываться в пользу французского Алжира. Бурде такие заявления удивили, поскольку он видел в Гари человека, который не может выступать за колониальную политику, и пожелал встретиться с ним в Лос-Анджелесе, чтобы об этом побеседовать. Но Гари не только отказался встречаться, но и выразил неудовольствие выступлением Бурде в США по поводу ситуации в Алжире{478}. Клод Бурде, крайне возмущенный, назвал его «гипернационалистом». В книге «Ночь будет спокойной» Гари так объясняет свое поведение: «Я как умел „защищал“ политику французского народа — я соглашусь назвать это „защитой“, потому что тогда я должен был быть адвокатом, как Моро-Джиаффери, защищавший убийцу Ландрю, как Но, защищавший Лаваля. Я действовал именно как защитник, со всей преданностью этому делу».