Ромэна Мирмо
Шрифт:
Лучезарный, четкий, повелительный образ Ромэны Мирмо возник у него перед глазами. Молча и серьезно он смотрел на него без всякой горечи. А между тем это Ромэна Мирмо вызвала в нем эту перемену, от которой он страдал. Это она, одним своим присутствием, взглядом, улыбкой, лишала его жизнь всякой цели, расстраивала ее навсегда, в то же время не желая сама заменить собою то, что она разрушила.
Потому что Ромэна Мирмо его не любила. Она выслушала его признание в любви, и оно ее не тронуло. Она ответила на него милыми, спокойными, ласковыми, дружескими словами, желая покончить с тем, что она называла недоразумением. Она предложила ему дружбу. Дружбу, вот все, что она могла ему дать! При этой мысли Пьер негодовал. Все в нем возмущалось против этой подачки. Дружбу в обмен на его любовь! Потому что он ее любил, он любил Ромэну, любил ее с того самого мгновения, когда она ему предстала впервые, с того вечера на Кателанском лугу, когда их глаза встретились в первый раз, когда он услышал ее голос, когда она отделилась от толпы
Вдруг открылась дверь, обрамляя приятную полноту месье Клаврэ.
— Что это, Пьер? Лоран говорит, что ты не выходил сегодня. А погода чудесная. Послушай, нельзя так сидеть взаперти после того, как ты целый месяц провел на свежем воздухе. К тому же у тебя неважный вид, мой милый, что, впрочем, подтверждает мои взгляды старого парижанина и горожанина на деревню.
При виде тоскливого взгляда Пьера месье Клаврэ умолк. Глаза у молодого человека были впалые и горящие. Месье Клаврэ продолжал:
— Да, неважный вид, удрученный… Или у тебя неприятности? В таком случае лучше их поведать старому Клаврэ, чем топить их в вине.
И месье Клаврэ, улыбаясь, указал на рюмки и бутылку портвейна. Пьер де Клерси повел плечами и разразился нервным смехом.
— Ах да, портвейн! Это не я его пил, это у меня были Гомье и Понтиньон.
Он помолчал, потом небрежно продолжал:
— Да, и можете себе представить, они хотели увезти меня в Китай, в свите принца Лерэнского, которому они продали душу. О, совершенно нелепый проект!
Месье Клаврэ воздел руки к небу.
— В Китай!
Он подошел к Пьеру и тихо положил ему руку на плечо.
— В Китай, мой милый Пьер? А знаешь, тебе, может быть, и не мешало бы съездить в Китай! Это бы тебя встряхнуло.
Голос месье Клаврэ звучал серьезно. Пьер де Клерси опустил голову и ничего не ответил.
VII
Войдя в просторный зал ресторана, мадам Мирмо сразу успокоилась, потому что он был почти пуст. Стояли последние дни чудесного сентября, парижане были в разъездах, и еще мало кто возвращался. Вернувшись из Ла-Фульри, Ромэна Мирмо нашла Париж таким же пустынным, каким он был, когда она уезжала в августе. Поселившись в том же отеле Орсе, она снова принялась бродить по городу. На этих прогулках ее сопровождал добрейший месье Клаврэ и, раз или два, Пьер де Клерси; но Пьер, по его словам, был очень занят, и в общем после своего возвращения она встречалась с ним редко.
Вранкуры все еще были в Нормандии. Месье де Вранкур поджидал там наследство старой тетки, владевшей великолепным экземпляром «Сказок» Лафонтена [38] в издании Королевских Откупщиков [39] , на бумаге большого формата, в переплете с гербом мадам Дю Барри [40] . Как раз в это утро Ромэна получила письмо от Берты де Вранкур. Она прочла его на ходу, идя вдоль набережной. Почта принесла ей также вести об ее муже. Месье Мирмо был на пути в Мешхед [41] . Он был в восторге от Персии. Дойдя до площади Согласия, Ромэна Мирмо остановилась. Она была в нерешительности. Возвращаться завтракать в отель ей не хотелось. Почему бы ей не поехать в ресторан на Кателанском лугу? Она подозвала таксомотор и велела везти себя в Булонский лес.
38
Ла Фонтен (Лафонтен), Жан (1621–1695) — знаменитый французский поэт и баснописец. Его «Сказки и рассказы в стихах» выходили пятью выпусками с 1665 по 1685 г., хотя уже в 1674 г. издание было официально запрещено за фривольность. С тех пор сказки несколько раз издавались нелегально; наиболее известно так называемое издание Генеральных (или Королевских) Откупщиков с предисловием Дидро и гравюрами Шарля Эйрена (1721–1778), вышедшее в 1762 г. в 2-х томах в Париже (на обложке указан Амстердам).
39
Откупщик — лицо, приобретшее у государства откуп — право на сбор какого-либо налога, продажу определенного вида товара (соль, вино и т. п.).
40
Дю Барри, графиня (Жанна Бекю, 1743–1793) — фаворитка Людовика XV (1710–1774). Играла значительную роль в политической и культурной жизни того времени. После смерти короля Дю Барри поселяется в замке Люсьен, где ее посещают многие известные художники и писатели (например, Бомарше). После Французской революции она скрылась в Англию, но вскоре вернулась и была казнена.
41
Мешхед — город на северо-востоке Ирана; благодаря своему выгодному местонахождению являлся узловым для многих торговых путей. Мешхедская мечеть — главная святыня шиитов, последователей одного из наиболее распространенных религиозных течений внутри ислама.
И вот, облокотясь
— Прикажете кофе?
Ромэна Мирмо кивнула головой.
Она глядела на поставленные перед нею фрукты. В корзине было несколько сортов груш, винные ягоды, виноград, переложенные листьями. Ромэна Мирмо выбрала гроздь муската. Пустая кожица ложилась на тарелку, словно маленькие опорожненные бурдючки. Налитый в чашку кофе темнел круглым озерком. Ромэна Мирмо отпила несколько глотков черного напитка и закурила восточную папироску. Портсигар, из которого она ее достала, был почти пуст. Эта была одна из последних папирос, которые она привезла с собой из Дамаска.
Дамаск! Как это далеко!
И в ее памяти возник великолепный дальний город, среди зелени оазисов, у подножия гор, на границе песчаной пустыни, город замкнутых садов и свежих водометов. Ей вспомнился сирийский пейзаж, каким она его видела с высот Салайэ, куда она часто ездила в экипаже полюбоваться закатом солнца над озаренным городом. Как он был красив в этот час, со своими пальмами и минаретами, со своими несчетными кровлями, над которыми высились купола его мечетей, тяжелые желтые стены его крепости! И Ромэна Мирмо представляла себе запутанные улицы, открытые площади, переходы Большого базара, где она любила бродить. Как ей бывало приятно, вернувшись с такой прогулки, снова увидеть во дворе своего дома узкий мраморный бассейн, отражавший белый и черный камень строений, снова вдохнуть запах жасмина, раскинувшего по старым шпалерам [42] вдоль стены свои благоуханные ветви! Сколько раз она прислушивалась к журчанию воды, глядя, как покачиваются белые звезды цветов, в этом дамасском доме, который ее муж сумел сделать удобным для жилья, не нарушая его восточного облика, и наполнил драгоценными предметами: оружием, фаянсовой посудой, коврами, так отвечавшими потолкам, украшенным арабесками и выложенным перламутровыми пластинками!
42
Шпалеры — решетки из реек или столбики с натянутым в несколько рядов шпагатом или проволокой, за которые цепляются вьющиеся растения или виноград.
Эти картины напомнили Ромэне о месье Мирмо. Судя по письму, полученному утром, он был на пути в Мешхед.
Мешхед! Это имя вдруг возбудило в Ромэне любопытство. В сущности, почему она не отправилась вместе с мужем в это путешествие по Персии? Почему не осталась в Дамаске? По-видимому, она больше, чем сама то думала, привыкла к своей восточной жизни, раз она почти сожалеет о ней сейчас. В этой жизни есть своя прелесть и своя сладость, и она охотно вернется к ней. В конце концов, для чего она приехала в Париж? Конечно, она была рада снова увидеться с Бертой де Вранкур, но Берта уже не совсем прежняя Берта. Сейчас у Берты на сердце любовь, а любовь поглощает, уединяет, отвлекает от дружбы. Берта — любовница Андрэ де Клерси. Рядом с Андрэ де Клерси что для нее Ромэна Мирмо? Пустяк.
Так кто же остается ей, Ромэне? Ромэна Мирмо иронически улыбнулась. Ей остаются старые барышни де Жердьер. Разумеется, она была рада повидаться с тетей Тиной и тетей Ниной, но что общего у нее с этими смешными особами, полными чудачеств, мумифицированными в своей узкой провинциальной жизни, сидящими сиднем в своем старом доме, расписанном Эросами и Психеями? Ее соединяла с ними только родственная связь да воспоминание о том, как они ее радушно встретили, когда, одинокой сиротой, спасаясь от тоскливой пустынности Рима, она явилась к ним в Ла-Фульри искать приют. Ромэне стало грустно. Она могла уехать, вернуться в свой восточный город, и никто бы не почувствовал, что ему ее недостает. Берте де Вранкур она не нужна, та счастлива взаимной любовью. Тетушки скоро забудут ее. Да и сама она, в конце концов, разве не такая же, как и все, эгоистка и равнодушная? Почему, например, узнав о драме, омрачившей жизнь бедной княгини Альванци, ей было не поехать тотчас же в Рим, чтобы своим присутствием дать своей подруге, по крайней мере, доказательство любви и сочувствия? Так нет же, из какого-то малодушия она все откладывала это путешествие. Теперь она корила себя в этом. Конечно, она не вернется на Восток, не заглянув в Рим и не пожив там некоторое время. Да и сколько воспоминаний зовет ее в этот город, чье имя она носит, где она так много бродила со своим отцом, чьи здания и виды были ей когда-то так глубоко привычны! Она быстро сравнила их в памяти с лесной декорацией Булонского леса. Ромэна нашла, что в нем нет линий, нет величия. Разве не то же самое и с Аржимонским парком? Зато на пикнике в Ронвильском замке, как она была рада этому итальянскому гроту, где они закусывали!