Ромео
Шрифт:
Сара в ужасе смотрела на Викки. Он был опять в своем излюбленном наряде — плотно облегающих брюках из золотой ткани, черном кожаном жакете-болеро, надетом поверх ярко-красной пышной блузки, и в золотистых босоножках на высоченных каблуках. Он наклонился и поднял сверток, прижав его к накладным грудям.
— Ты, наверное, удивлена тем, что я тут болтаюсь в столь поздний час? — нараспев произнес Викки. — Я как раз собирался выходить из дома. Позвонила моя приятельница. У нее сегодня дебют в клубе «Вангард». Я пообещал прийти пожать ей руку. Проходя мимо твоей двери, я увидел
Сара не сводила глаз с серебристой обертки.
— Ты будешь открывать ее, Сара? Хочешь, я…
Она выхватила коробку из рук Викки.
— Нет. Нет, спасибо. Тебе лучше уйти. Твоя… твоя приятельница будет ждать.
— К черту приятельницу. Ей сейчас явно не хуже, чем тебе. Должен же я хоть что-то для тебя сделать. Ты бледна, как гейша.
— Прошу тебя, Викки. Со мной все в порядке. — Она подумала о полицейском, дежурившем на улице. Должно быть, задремал. Или Бог его знает, чем он там занимается. Ее прикончат, а он и знать не узнает.
— Ты неважно выглядишь, — настаивал Викки. — Зайди хотя бы в квартиру и приготовь себе чаю, пока я не ушел.
— Нет. Я хочу побыть одна. Если ты не уйдешь…
На густо намалеванном лице Викки отразилось удивление, смешанное с негодованием.
— Не злись, милая. Я ведь так, по-соседски… — С этими словами он, слегка подправив рыжий парик, развернулся на высоких каблуках и стремительно направился к выходу.
На этот раз Сара проследила за тем, как он вышел из дома. Потом быстро захлопнула дверь и заперла ее на ключ. В следующее мгновение она уже рухнула на пол, подтянула колени к груди. Хватит ли у нее сил хотя бы на то, чтобы сорвать упаковку?
Что за мерзость припас он на этот раз? Еще один медальон-сердечко? Нет, сверток был слишком велик. Опять шоколад? Или венок? Нет. Ромео не станет повторяться. Наверняка приготовил кое-что новенькое. Впрочем, все из этой же серии отвратительных знаков внимания. Но что именно? Гадать бесполезно.
Не в силах больше терпеть агонию ожидания, она сорвала обертку, под которой оказался картонный футляр прямоугольной формы. Дрожащими руками она осторожно раскрыла его.
Выпала красная бархатная коробочка. В форме сердца. Перевязанная белой атласной лентой. Под лентой лежал свернутый листок белой бумаги. Еще одна страничка из дневника Мелани? Или очередное любовное послание от убийцы ее сестры?
Жгучая боль разлилась в животе. Сара вытащила листок и развернула его. Она все откладывала момент, когда придется открыть коробочку и увидеть, какой гнусный подарок выбрал он для нее на этот раз.
Внутренне съежившись, она начала читать…
Дорогая Сара!
Ты борешься со своей тоской, одиночеством — так же, как и я. Мы с тобой одно целое, Сара. Кому, как не нам с тобой, знать, какая хрупкая грань лежит между болью и восторгом? Те, другие (даже Мелани), оказались неспособны заполнить пустоту, что живет во мне. А Эмма — что ж, я знал, даже и держа на ладони ее сердце, еще живое, пульсирующее, — что она не принесет мне удовлетворения. Не оплакивай Эмму.
До скорой встречи, любовь моя.
Ромео.
Дрожа от слепой, дикой ярости, Сара сорвала красную крышку.
В коробке в колыбельке из пропитанного кровью белого бархата, полузамороженное, лежало… человеческое сердце.
Сдавленный крик сорвался с ее губ. Горячая слюна прорвалась изо рта. Скрючившись, Сара изрыгнула водянистую рвоту. Вконец обессилевшая после мучительных спазмов, она так и сидела в зловонной луже, прижав голову к коленям, и мысленно вновь возвращалась в прошлое…
— Ну, полно, полно…
— Я ненавижу его. Ненавижу, мама!
— Полно, успокойся.
— Он страшный человек. Он делает отвратительные вещи.
— Успокойся.
Она цепляется за рукав бледно-желтого халата, подаренного ко дню рождения. Она еще ни разу не видела его на маме.
— Не оставляй меня, мамочка. Ты — все, что у меня есть. Ты — единственная, кто любит меня.
— Полно, детка, успокойся.
Откуда-то сзади донесся стук. Сначала еле слышный. Сара с трудом очнулась. Неужели опять Викки? Готовый нанести удар — теперь, когда она прочла его послание?
Полицейский на улице. Нужно подняться. Добраться до окна. Крикнуть ему.
— Сара? Черт возьми, Сара! Вы дома? Это я, Джон. Откройте дверь. — За криком Аллегро последовала очередная серия тяжелых ударов в дверь.
— Джон? — «Что он здесь делает?»
Зловоние ударило в нос. О Боже, это же ее рвота. Сара разрыдалась.
— Сара? Прошу вас, дорогая. Все в порядке. Откройте же эту чертову дверь.
— Нет, нет, не все в порядке.
— Сара, вы должны меня впустить.
В сознании возник образ женщины с синяком под глазом и подбитой челюстью. Сара крепко зажмурилась.
— Сейчас же откройте, Сара.
Его голос был таким суровым, что она испугалась. Медленно поднявшись, она потянулась к ручке двери.
Аллегро ворвался в квартиру, лишь только щелкнул замок, так что чуть не сшиб Сару, стоявшую в дверях.
— Боже, — ужаснулся он, взглянув на нее.
Она бешено замахала руками.
— Нет, нет. Не приближайтесь ко мне. У меня… неприятность. Мне так стыдно. Не сердитесь. Пожалуйста. — Голос ее был чужим. Он принадлежал маленькой испуганной девочке. Воображаемое прошлое материализовалось.
— Вас стошнило, Сара, — успокоил ее Аллегро. — И нечего тут стыдиться. К тому же я вовсе не сержусь. Позвольте, я помогу вам успокоиться, Сара.
— Я вонючая, отвратительная! — закричала она, падая на колени и прикрывая лицо ладонями. — Все это знают.