Ромейский талисман
Шрифт:
– Помер он, княже, – ответил Ола. – Как разбежались торки от Чернигова, созвали черниговцы вече, чтоб решить, что с воеводой сим трусливым делать. А Жерех тем временем в порубе и удавился на кушаке своем. Видать, со стыдом таким на душе жить не захотел.
– Правильно сделал, что удавился, – заметил Хельгер. – Легкой и почетной смерти от меня бы он не дождался. Идите, воины. Борзя, кликни ведунов, чтобы рану у юнака этого посмотрели и обиходили. И коней им дай добрых, а то на этих одрах они много не навоюют.
– Если позволишь пояснить, княже, – вставил Давид Таренаци, – то коней этих мы у черниговских
– Верно говоришь, степная лошадка не для тебя, – усмехнулся Хельгер. – Но и мерин-оратай тебе не подобает. Борзя, позаботься о гостях! И чтобы оба сегодня были у меня на пиру.
– Все исполню, княже!
Хельгер ответил кивком на учтивый поклон армянского витязя и направился к своему терему, обметая гладкий ток своим длинным шерстяным плащом. Ингвар следовал за князем, как тень.
– Ты им поверил? – спросил он Хельгера, едва они отошли от собравшейся на току толпы.
– Я поверил Оле. А если и приврал чего этот армянин, то только самую малость. Я разбираюсь в людях, Ингвар. Тебе тоже не мешает научиться в них разбираться.
– Я еще молод. Доживу до твоих лет, стану таким же мудрым.
– Хорошие слова! – Хельгер положил юноше ладони на плечи. – Сегодня донесли мне, что к нам едут ромейские послы. Принять их надо с почетом. Я буду говорить с ними не как самовластный князь киевский, а как твой соправитель. Пускай видят, что будущий князь уже готов принять власть.
II
В огромной княжеской гриднице было душно и чадно, воздух был пропитан запахами обильной снеди, меда, браги, факельной смолы, пота и сыромятной кожи. За длинными столами, расставленными вдоль стен, собралась вся старшая дружина Хельгера – норманны и славяне друг подле друга, все бывалые опытные бойцы, завоевавшие право сидеть за княжеским столом своими подвигами и победами над врагами – хазарами, аварами, венграми, немцами, булгарами. Хельгер смотрел на пирующих воинов и временами бросал мимолетные взгляды на ромейского василиска, пытаясь угадать, о чем думает посол.
Византиец между тем казался невозмутимым; его костлявое бледное постное лицо с крючковатым носом и близко посаженными черными глазами оставалось спокойным и надменным, а голос таким же бесцветным и лишенным эмоций, как в тот миг, когда посол басилевса впервые заговорил с киевским князем. Вместе с тем высокородный патриций не выглядел спесивым – скорее равнодушным ко всему, что происходило вокруг него. Посла вместе с пятью его товарищами по посольству усадили сразу за молодым Ингваром по правую руку от князя – на самые почетные места. Однако было видно, что пир греку не в радость. Он почти ничего не ел и пил только холодную воду, которую подливал в его кубок стоявший за его спиной кравчий. На все вопросы, которые Хельгер задавал Софронию Синаиту – так представился посол, – грек отвечал охотно и учтиво, на хорошем русском языке, но глаза его при этом оставались холодными и отстраненными. Это злило Хельгера, однако старый норманн прекрасно знал о высокомерии ромеев и потому не давал волю гневу, помня, что перед ним посол. И еще заметил киевский князь, что императорский посол
Между второй и третьей переменой блюд проворная челядь заменила в поставцах прогоревшие факелы на новые, и в гриднице стало светлее. Поданная с пряными подливами горячая верченая дичь вызвала восторженные возгласы пирующих. Кравчие спешно разливали темный душистый мед и выдержанное греческое вино по рогам, ковшам и кубкам. Хельгер встал со своего места, поднял ковш с медом.
– Пью за здоровье могущественного императора Ромеи, нашего доброго соседа! – провозгласил он и осушил ковш.
– Слава! – хором отозвалась дружина, стуча чарами.
Хельгер посмотрел на посла. Грек пьет только воду, будто магометанин – пусть же выпьет чистой водицы за своего порфироносного владыку! Но Софроний Синаит угадал мысли князя.
– Вина! – приказал он кравчему.
Хельгер усмехнулся в бороду. Теперь ясно, что грек пьет воду, чтобы тем самым выразить свое презрение к собравшимся в гриднице. Между тем патриций пригубил кубок с вином и поклонился Хельгеру. Глаза у него были такие же ледяные, как и прежде.
– Хороша ли романея? – спросил Хельгер посла.
– Неплохая. Мне приходилось пить вино более выдержанное и с лучшим букетом, но и этот напиток весьма приятен. Наши торговцы привозят на Русь хорошие вина.
– Это не привозное, – ответил Хельгер. – Шестьдесят бочек этого вина мы взяли в бою у хазар.
– Хазары тоже покупают у нас вино, – невозмутимо ответил посол. Сел на свое место, расправил складки хламиды. Хельгер сделал знак Ингвару – мол, пора и тебе поговорить с ромеем. Юноша понял своего пестуна.
– Пленные хазары сказали нам, что это вино – дар вашего императора, – произнес он небрежным тоном. – Почему же нас великий император ромейский не жалует подобными дарами?
– Наверное, император знает, что вы сможете всегда забрать его дары у хазар, – ответил Софроний.
Дружинники загудели, заулыбались; ответ посла им понравился.
– Здоровье императора ромейского! – выкрикнул кто-то зычным голосом, и снова застучали чаши и ковши. Посол отвесил дружине легкий поклон, при этом на его губах мелькнуло подобие улыбки.
– Ты сказал хорошо, почтенный посол, – заметил Хельгер. – И я согласен с тобой. В последнюю войну мы взяли у хазар не только хорошее вино. Великая была добыча. Золото в Киеве стало по цене серебра, а серебро – по цене олова. А хазарских пленников мы считали по сотням, чтобы не сбиться со счета.
– Мы в Херсонесе наслышаны о твоих победах, князь Хельгер, – произнес посол, прожевав кусочек овечьего сыру, который он перед этим обмакнул в чашку с уксусом. – Император тоже о них знает. Успехи твоего оружия стали в западных землях притчей во языцех.
– И вас успехи моего оружия, конечно же, беспокоят? – осведомился Хельгер.
– Отчего же? Все державы воюют с соседями, побеждают их или терпят неудачи. Так уж устроен этот мир, что войны в нем обычное дело. Какая нам забота, воюешь ты с восточными варварами или нет? Кто прав, кто неправ, рассудит Бог.