Рони, дочь разбойника
Шрифт:
Рони как-то странно посмотрела на него.
– Лето… Зима… А кто сказал, что я вернусь в замок Маттиса?
– Я. Сама не пойдешь – я потащу тебя, надо будет, на руках отнесу. Если уж здесь замерзать, то мне одному. Но сейчас лето, и все.
Вечно лето длиться не может, это он знал, и Рони тоже. Но они жили так, словно оно будет длиться вечно, и старались, насколько возможно, заглушить мучительные мысли о зиме. Они хотели насладиться каждым часом этого лета, от предрассветной мглы до черноты ночи. Мелькали дни за днями, они жили словно в каком-то чаду, ни о чем не заботясь. Ведь у них было еще немного времени
– Только бы ничто не испортило нам эти дни! – сказал Бирк.
И Рони ни о чем другом не думала.
– Я собираю лето, как пчела мед, – сказала Рони. – Собираю летние запасы, которыми буду питаться, когда наступит зима. И знаешь, из чего они состоят?
И она стала рассказывать, как сказку:
– Это будет такой огромный-преогромный пирог. Тесто у него из солнечных восходов, спелой черники, веснушек, которыми усеяны твой руки, лунной дорожки на реке, ярких звезд на черном небе и соснового бора, когда он гудит от зноя… А начинка у этого пирога из солнечных бликов, что горят на стволах сосен, из дрожащих капелек грибного дождя на сосновых иглах. А еще там скачут белки и зайцы, бегают лисицы, и лоси, и дикие кони – весь наш табун. И конечно, купание в реке, и когда мы мчимся верхом… Ну, сам видишь, я пеку этот пирог из всего, что есть лето.
– Отличный пирог из лета! – восхитился Бирк. – Пеки такие всегда.
Все время с раннего утра до ночи они проводили в лесу. Ловили рыбу и охотились они, только чтобы прокормиться, и жили в полном ладу со всем, что их окружало. Они совершали длинные прогулки, наблюдая за зверьем и птицами, лазили на скалы и деревья, скакали верхом, плавали в лесных озерах, где их не пугали злобные друды. Так день за днем уходило лето.
Воздух стал прозрачнее и прохладнее, ночи похолодали, а потом пожелтела и верхушка березы на берегу реки. Они это сразу заметили, когда вышли ранним утром к очагу, но ничего не сказали друг другу.
А потом дни стали холодными, а воздух еще прозрачней. С их площадки открывался теперь бескрайний вид на зеленые леса, но они уже не были такими зелеными, как прежде, а пестрели желтыми и красными пятнами. Вскоре и весь берег реки запылал золотисто-красным огнем. По утрам Рони и Бирк по-прежнему сидели у очага и видели, как все красиво вокруг, но не говорили об этом.
Вечерние туманы над рекой стали гуще, чем прежде. А однажды под вечер, когда Рони и Бирк пошли к роднику за водой, туман заполз в лес, и они вдруг оказались словно в густом белом облаке. Бирк поставил бадью с водой на землю и схватил Рони за руку.
– Ты что? – удивилась Рони. – Испугался тумана? Думаешь, мы заблудимся?
Бирк не сказал, чего он испугался, но стал прислушиваться. И тут же из глубины леса до них донеслось печальное пение, которое он сразу узнал.
Рони тоже стояла и слушала.
– Слышишь? Это поют подземные духи. Наконец-то я их услышала!
– В первый раз? – спросил Бирк.
– Да! – ответила Рони. – Они хотят нас заманить к себе, под землю, ты это знаешь?
– Знаю, – сказал Бирк. – И ты пошла бы за ними?
– Я же не сумасшедшая! Но вот Лысый Пер говорит… – Рони
– Что говорит Лысый Пер? – спросил Бирк.
– Так, ничего, – сказала Рони.
Они стояли у родника и ждали, пока разойдется туман, чтобы идти в пещеру. И Рони думала о том, что говорил Лысый Пер: «Когда подземные духи поднимаются в лес и поют, это значит, что наступила осень».
16
Лысый Пер был прав. Когда подземные духи начинают распевать в лесу свои жалостливые песни, наступает осень. Даже если Рони и Бирк не могут в это поверить. Лето медленно умирало, и осенний дождь зарядил с таким мучительным упрямством, что даже Рони он надоел, хотя вообще-то она очень любила дождь.
День за днем сидели они в пещере и слушали, как капли безостановочно барабанят по скалам. В такую сырую погоду им не удавалось развести огонь в очаге. И они так жестоко мерзли, что однажды утром решили побегать по лесу, чтобы хоть немного согреться. Им стало теплее, но они промокли до нитки. Вернувшись в пещеру, они'содрали с себя мокрую одежду, завернулись в меховые одеяла и стали глядеть на небо, надеясь увидеть хоть какой-то просвет. Но дождь стеной закрывал выход из пещеры.
– Какое дождливое у нас лето, – сказал Бирк. – Но скоро распогодится, вот увидишь.
Дождь и в самом деле в конце концов прекратился. Но поднялась настоящая буря, которая срывала с берез листья, выкорчевывала вековые ели и сосны. Весь лес гудел. Да, золотая осень миновала. На берегу реки стояли теперь голые деревья и гнулись от порывов безжалостно налетавшего на них ветра.
– Какое ветреное у нас лето, – сказал Бирк. – Но скоро распогодится, вот увидишь.
Однако погода не улучшалась, а ухудшалась. С каждым днем становилось все холоднее. Не думать о зиме стало уже невозможно, для Рони во всяком случае. По ночам ее мучили кошмары. Однажды ей приснилось, что Бирк лежит на снегу мертвенно-бледный, а волосы его покрыты инеем. Она проснулась от своего крика. Было уже светло, и Бирк разжигал огонь в очаге. Она кинулась к нему и с облегчением увидела, что волосы у него по-прежнему рыжие и не припорошены инеем, но лес за рекой впервые побелел от изморози.
– Какое морозное у нас лето, – сказал Бирк с усмешкой.
Рони сердито взглянула на него. Почему он такой спокойный? Как может так легкомысленно шутить? Неужели он не понимает, что их ждет? А может, он ни во что не ставит свою бедную жизнь? В лесу бояться нельзя, это Рони знала, но теперь она испугалась, безумно испугалась того, что с ними случится, когда придет зима.
– Что-то сестра моя приуныла, – сказал Бирк. – Уж не пора ли ей уходить отсюда, чтобы погреться у другого очага?
Она молча вернулась в пещеру и улеглась на своей постели из еловых веток. Бирк сказал «погреться у другого очага», – да ведь у нее же нет другого, ей негде отогреться. Бирк думал об очаге в большом зале замка, это ясно. И конечно же, он знал, что на этом проклятом холоде и она мечтает о нем. Хоть еще разок в жизни согреться! Но Рони не могла вернуться в замок, потому что Маттис не считал ее больше своей дочерью. Значит, она никогда не отогреется у домашнего очага, никогда! Да, вот как обстояло дело!… Ну и пусть!… Что толку думать о том, что никогда не сбудется!…