Рось квадратная, изначальная

Зайцев Сергей Григорьевич

– Не ворчи, дед, хрум-хрум-хрум, прорвёмся!

Минута уже разглядела то, о чём сказал дедок. И впрямь! Всего в десяти шагах позади него, сразу за веховым олдем, только сейчас попавшимся ей на глаза, Край домена обрывался в неизведанную беспредельную пустоту, испокон веков отделявшую домены Универсума друг от дружки.

– Показывай уж, дедуля, что нам делать, чего время тянуть, – поторопил Благуша. – А то мы этих приключениев, оторви и выбрось, сейчас огребем по самую макушку.

– И вправду, дедушка, пора? – согласно подхватила Минута.

– Ну что ж. – Безумный Проповедник

окинул путешественников неожиданно строгим взглядом. – Видно, так тому и быть! Видно, на то воля Неведомых Предков… Идите за мной, скатертью дорога.

И направился прямиком к олдю, который при более внимательном рассмотрении показался девице каким-то странным – во-первых, этот истукан не светил своими глазами-указателями, потому-то девица его и не разглядела сразу, во-вторых, он оказался более приземистым, чем обычный. К тому же оба лика его, которым было положено смотреть в противоположные стороны, почему-то пялились в сторону Бездонья, словно узрели там что-то настолько интересное, что даже камень не смог сдержать любопытства.

– Диво-то какое, обертон те по ушам, – ахнул Воха Василиск, на миг даже забыв про свои яблоки, к которым, судя по неуёмному поглощению, был весьма неравнодушен. – Это кто ж ему, бедняге, обе морды вместе своротил?

Но Минуте было не до шуток. Она внимательно следила за действиями Проповедника, уже подступившего вплотную к истукану, стараясь ничего не упустить, чтобы в отчёт перед Бовой Конструктором не вкралось никаких неясностей.

– Эх паря, паря, – с какой-то странной грустью сказал Безумный Проповедник непонятно кому и вдруг с размаха шлёпнул по одному из каменных лбов ладонью. В то же мгновение олдь полыхнул, как небесное зерцало, – прямо изнутри камня во все стороны ударил яркий свет и окутал его сияющим коконом, полностью повторившим прежние очертания! Казалось, олдь вдруг раздался ввысь и вширь, умножившись вдвое, но теперь словно состоял из одного света.

А в ответ ему так же ярко и весело засиял олдь по ту сторону Бездонья.

Минута даже замерла от восторга. Такое она видела впервые. Дивно-то как сиял олдь! А темнота вокруг него, напротив, казалось, сгустилась ещё более, так что даже смутные силуэты яблонь пропали из её глаз.

– Ух ты, оторви и выбрось! – восхищённо вырвалось у слава. – А теперь что?

– Буян, Ухмыл, слева заходьте! – хлестнул вдруг из темноты, совсем рядом, яростный крик ватамана Рыжих, разом заглушив все прочие звуки. – Жила, Скалец, отрезайте справа! Прижимайте их к Бездонью, никуда им уже не деться!

Но звучно возвысившийся бас Проповедника – как давеча на проповеди в трактире – легко перекрыл вопли бандюков.

– А теперь – за мной, отроки мои! – скомандовал он и тяжко, словно к ногам у него были привязаны пудовые гири, шагнул в окружавший олдя световой круг.

Шагнул – и исчез.

Глава шестая,

в которой бандюкам подобные приключения и не снились – оно и верно: кому они такие нужны?!

Не знаешь – молчи. Знаешь – помалкивай!

Апофегмы

Ошибся Хитрун.

Редко

он ошибался, недаром же ватаманом был, но на этот раз – ошибся.

На глазах изумлённых бандюков ярко засиял в ночи веховой олдь, что торчал на краю Бездонья, – в сиянии этого света вдруг бесплотными тенями проступили четыре фигуры преследуемых… да тут же и исчезли, словно их и не было.

Спустя минуту сбившаяся в кучу ватага растерянно перетаптывалась у диковинного олдя, сияющего, словно зеркало. Бандюки не понимали, что же произошло, но старались не касаться странного света, искрящегося весёлыми бликами на их саблях. От удивления они даже забыли о многочисленных шишках и ссадинах, заработанных в суматошной погоне по густорастущему саду.

– Это как? Это ж что? Куда ж это они? – растерянно забормотал Жила, опустив аркан, который до этого лихо и, как оказалось, бесполезно крутил над головой.

– Пся крев! – рявкнул Буян и секанул саблей молоденькую яблоньку, некстати для себя оказавшуюся рядом, перерубив её начисто.

– Да вон они! – завопил вдруг Скалец, тыча перед собой рукой. – Вон же, на той стороне, разогни коромысло!

Бандюки пригляделись – и впрямь. Знакомая четвёрка, оказавшаяся чудесным образом по другую сторону Бездонья, дёрнула прочь от такого же светящегося олдя на той стороне и сгинула в ночи. И, как всегда бывает на самом интересном месте, как раз в этот момент оба олдя вдруг погасли, погрузив всё в кромешную тьму.

– Кровь из носу! – с нескрываемой досадой выругался ватаман, вкидывая свою громадную саблю обратно в ножны. – Ушли, елсовы дети!

Ватага приуныла – как же, их жертвы, которые вот-вот должны были попасть им в лапы на законную расправу, ухитрились в очередной раз ускользнуть…

– Что ж ты, Жила, братан, своим арканом их не прихватил, а? – зло сказал Ухмыл. – Дождался, усы узлом, пока не сгинули!

– Помахаешь тут, среди яблонь, как же, – не менее зло огрызнулся Жила. – Ежели такой вумный, так сам аркан и бери! А я погляжу, как управишься!

– А ну цыц, – оборвал перепалку Хитрун. – Цыц, кому говорю, кровь из носу!

И кто бы мог подумать, что положение поправит не кто иной, как этот смазливый сморчок, недавно принятый в ватагу вместо многострадального Пивеня, предательски захваченного и сданного властям братом самого ватамана – махинистом Ухарем. Пока ватаман гневно сопел в усы, а ватага, не в силах сдержать распалённых всей этой историей чувств, тихо переругивалась и почёсывала свежие шишки в ожидании его решения, Скалец робко, бочком придвинулся к ватаману и тихонько дёрнул за рукав.

– Слышь, ватаман, а этот дед, кажись, с лицом олдя что-то делал…

– Да ну? – презрительно буркнул Хитрун, а бандюки враз примолкли, навострив уши.

– Век воли не видать, разогни коромысло, истинную правду глаголю!

Ватаман поморщился – что-то этот красавчик раньше времени бандюковской феней баловаться начал, хотя ещё не заслужил такого права. По сусалам ему, что ли, съездить, чтоб место своё знал? Словно учуяв его настроение, Скалец боязливо отступил на шаг. Ватаман усмехнулся. Далеко пойдёт засранец, есть у него чутьё – правильное, бандюковское…