Рось квадратная, изначальная
Шрифт:
– У-у, какие мы грозные, может, заодно и с бандюками разберёшься? Вон как надсаживаются, того и гляди дверь вынесут, хоть и железная!
– Замолкни, рифмоплёт, – вступился дедок. И передразнил уже самого Boxy: – Что делать, что делать… А ты, Благуша, остынь, не время ссориться… Воха всё-таки у нас молодец, эвон как бандюка-то с ног сшиб, любо-дорого посмотреть было! Да и ты неплохо энтому Скальцу челюсть поправил. А уж девица наша…
– Постойте… – Благуша вдруг замер, осенённый гениальной идеей, не заметив, что перебил предназначенный Минуте комплимент. – Постойте… Ведь мы
– А то мы не поняли, обертон…
– Да заткнись ты, бард! Мы же в Махине! А я видел, как ею управлять надобно!
– Это где же ты видел?
– Думаешь, получится? – Минута, сразу смекнув, что к чему, загорелась идеей слава.
– А вот сейчас и проверим, оторви и выбрось, терять всё равно нечего!
И Благуша решительно подошёл к приборной доске – так его знакомый махинист Ухарь обзывал часть передка Махины, что располагалась ниже лобового окна. Встав рядом с водильным креслом, он всмотрелся в многочисленные кнопки. Знакомый ряд красных квадратных окошек, сейчас выглядевший абсолютно мёртвым, отыскался быстро. В тот раз, когда его помощь понадобилась Ухарю, ему пришлось воспользоваться седьмым окошком – чтобы увеличить скорость Махины. А какое нужно нажать, чтобы Махина вообще тронулась?
– Кажись, – задумчиво проговорил слав, напряжённо работая извилинами, – вот это…
Он осторожно коснулся указательным пальцем самого первого окошка в ряду.
И оказался прав, оторви и выбрось! Потому что Махина тут же начала оживать! Приборная доска вспыхнула многочисленными разноцветными огоньками, что-то начало щёлкать и тренькать, а откуда-то снизу донёсся быстро усиливающийся утробный гул.
Обернувшись к затаившим дыхание спутникам, Благуша, с улыбкой до ушей, словно дорвавшийся до сладкого малец, не глядя сунул палец во второе окошко.
Глава десятая,
где полоса невезения у бандюков продолжается
И всё же несправедливо, что на обдумывание даётся только одна жизнь.
Когда под сводами пустой, совершено безлюдной Станции раздался глубокий, раскатистый звук колокола – сигнал отправления Махины, – ватаман сперва не поверил своим ушам. Вот тебе и на! С чего это вдруг? По привычному в доменах расписанию это должно было случиться ещё час назад. Или здесь всё иначе? Или колокол звенит просто так? Да и вообще, кровь из носу, разве Махины здесь ходят?
Хитрун обежал глазами перрон, где приходило в себя его так бездарно разгромленное воинство, и выругался.
Ухмыл помогал Жиле выпутаться из собственного аркана, этот слабак Скалец, что стоял сейчас на четвереньках и тряс головой, в данный момент явно никуда не годился, а Буян, взбешённый едва ли не до потери рассудка утратой своего оружия, словно дятел, не переставая колотил рукоятью сломанной сабли в дверь Махины.
А судьбе-злодейке всё ещё было мало!
Потому что едва колокол отзвенел, как Махина тронулась, медленно набирая ход. Зашелестели колёса, защёлкали сцепки, матово-чёрный корпус поплыл мимо ошалевших поимщиков.
– Усохни корень! – завопил Жила, торопливо сматывая аркан, из которого наконец выпутался. –
– Чтоб их, усы узлом! – Ухмыл подхватил с перрона отложенную на время саблю – пока помогал своему ватажнику, – и растерянно заметался по перрону взад-вперёд, не зная, что предпринять.
– Пся крев, пся крев! – ещё сильнее заколотил в дверь Буян, вращая выпученными от бешенства глазами.
«Пора принимать собственные меры», – решительно подумал Хитрун.
Отшвырнув Буяна в сторону, так что тот едва не кувыркнулся через голову – не до телячьих нежностей было, – ватаман вскочил на подножку и рванул на себя стальную ручку. Но и под его могучей дланью дверь даже не дрогнула.
– А ну сигай в вагоны, кровь из носу! – лужёная глотка ватамана разнесла его крик на всю Станцию.
– Да закрыты вагоны-то! – оторопело крикнул в ответ Ухмыл, вскочивший на подножку проплывавшего мимо вагона и безуспешно ломанувшийся в дверь.
– Цепляйся, кто где сможет! – рявкнул ватаман, вкидывая уже бесполезную саблю в ножны, и безжалостно добавил: – Или оставайтесь с елсами!
– Не хочу, – забормотал Скалец, всё ещё ползая по перрону на четвереньках и пытаясь поднять отваливающуюся после удара Благуши голову, – не хочу… я здесь с елсами не останусь… Не хочу-у…
– Батько! Да на площадку грузовоза ж можно забраться! – сообразил Ухмыл, соскакивая с подножки вниз. – Там же никакие двери не помешают!
– Кровь из носу! Ну так дуйте все туда, балбесы, не стойте олдями неприкаянными!
Через минуту бандюки уже оккупировали грузовоз, лишь Скальца ватаману пришлось закидывать на площадку, как куль с песком, иначе и вправду остался бы малый на забаву елсам. Это его немного задержало, а Махина набирала ход, и вот-вот последние вагоны должны были выкатиться из-под сводов Станции – а там уж, под светом Небесного Зерцала, и на конягах не догнать, даже ежели бы они и были.
– Быстрее, батько! Быстрее! – хором надсаживались бандюки, свесившись через перильца площадки едва не по пояс и протягивая руки – но куда там, не дотянуться им было до Хитруна, всё быстрее и быстрее уплывал перрон с батькой назад. – Куда ж мы без тебя, пропадём ведь!
Ватаман, конечно, успел – иначе не был бы ватаманом.
Предовольный испуганными воплями своих ватажников, обеспокоенных за его судьбу (вернее, как понимал ватаман, за свою собственную, но то было уже не важно) – ценят ведь, елсовы дети, – ватаман поднажал, вцепился в перильца последнего грузовоза и, оттолкнувшись от перрона, лихо перемахнул на железную площадку, протестующе загудевшую под тяжестью его массивного тела.
Уже после того как он утвердился на ногах, что-то заставило его оглянуться назад.
Честное слово, лучше бы он этого не делал, а отправился бы, как намеревался, сразу к своим бандюкам по боковинам грузовозов, где уже гулял приличный ветер. Потому как, глядя вслед уходящей Махине, на перроне стоял не кто иной, как елс. Со всеми сопутствующими ему причиндалами – с рогами на башке и трезубцем в волосатой лапе. Заметив, что ватаман на него смотрит, елс с приветливой миной на роже помахал ему вслед волосатой лапой, как бы желая доброго пути.