Россини

Фраккароли Арнальдо

— Если бы достаточно было только моих кантат, чтобы правительства пришли к соглашению, — говорит он, — желаемая гармония, то есть согласие, было бы достигнуто немедленно.

Он должен также поставить в филармоническом театре две свои оперы — «Деву озера» и «Счастливый обман». Что касается кантат, то Россини решил поначалу: наверное, с ним пошутили, сказав, что их нужно написать очень много и, естественно, весьма поспешно. Оказалось, их действительно требуется много, и маэстро хватается за голову.

— Кантата в честь «Священного союза», кантата в честь дворян, в честь

богатой буржуазии, в честь праздника согласия и даже (подумать только, какая мысль!) в честь народа и бог знает еще в чью честь… Что же делать? Знаю, знаю что. Использую в основном свою давнюю музыку. Старая музыка как нельзя лучше подходит для официальных парадов. А слова… Постараемся подогнать их получше… В одной кантате слово «союз» попадает на жалобный хроматический вздох. Ладно, в конце концов это же не единственный вздох, который вызывает этот самый «союз»!

В Вероне пожелали устроить и грандиозное представление на знаменитой веронской арене, на одном из величайших памятников Древнего Рима, насчитывающем два тысячелетия. И Россини пришлось сочинять музыку для аллегорического действия с хором и танцами на стихи Гаэтано Россы, веронского поэта, который уже писал для Россини либретто. Поэт спустил с себя семь потов, стараясь избежать, как было приказано, малейшего намека на политику, на войну, на мир, на все, что могло нарушить равновесие уже намечавшегося нарушения этого равновесия.

В результате получилось грандиозное представление с таким невероятным количеством народа, что даже страшно было. Съехавшиеся сюда монархи были поражены. Маэстро сам дирижировал всей этой «музыкальной стряпней».

— Я должен был привести ее в соответствие с другой стряпней, которая готовилась на благо народов, не так ли?

Арена, заполненная множеством исполнителей и зрителей, произвела на него огромное впечатление. Это был незабываемый праздник.

— Тем более незабываемый, что я чуть не свернул себе шею. Чтобы дирижировать оркестром и хорами, мне пришлось встать под колоссальной, наспех сбитой статуей, которая, насколько я смог понять, должна была изображать Согласие. Как и подобает Согласию, она не очень-то прочно держалась на своем постаменте, и мне казалось, в любую минуту может рухнуть на меня. Поэтому я все время втягивал голову в плечи, отчего шея и заболела.

Как бы в вознаграждение за труды Россини был представлен русскому царю Александру I, который подарил ему (ох, как же щедры эти монархи!) пару запонок. Кроме того, Россини был приглашен петь (петь, а не играть!) в аппартаменты герцога Веллингтона и князя Меттерниха.

Много почестей и сто золотых луидоров. Тех луидоров, которые еще несколько лет назад назывались наполеондорами…

*

Ну а теперь надо ехать в Венецию и писать оперу, обещанную театру Ла Фениче. Понятно, что в Местре [58] композитора и его супругу Изабеллу встречает преданный Анчилло. Он счастлив, что может принять друзей в своем богатом доме. Но он весьма обеспокоен:

58

Предместье

Венеции на материке.

— Уже середина декабря, как же ты успеешь написать такую большую оперу? Имей в виду, что здесь ожидают необыкновенного.

— Не бойся, мой дорогой аптекарь, опера будет необыкновенной. В Кастеназо я написал много музыки.

— О, ты снял камень с моего сердца! Сразу же скажу тебе — премьера будет делом серьезным. Венецианцы знают, что театр платит тебе за ату оперу пять тысяч франков, сумма фантастическая, столько не получил еще ни один маэстро…

— Совершенно справедливо. Но надо же, чтобы когда-то начали платить как следует. Ведь это позор, что композитор получает гораздо меньше любого самого плохого певца.

— …и зная о таком большом гонораре, венецианцы явятся в театр с большими претензиями.

Венецианцы высказали свои претензии сразу, еще до того, как была написана новая опера, на другой день после рождества 1822 года, когда на открытии карнавального сезона был поставлен «Магомет II». Из-за неудачного исполнения опера провалилась. Кольбран нездоровилось, она была не в голосе, и ее грубо освистали. Публика получает удовольствие, если может низвергнуть кумира. И вечером какие-то невоспитанные люди продолжали со злостью преследовать певицу насмешками до самой гондолы, в которую она садилась, чтобы отправиться в гостиницу.

— Плохое начало, — печально заметил Анчилло, предостерегая маэстро. — Будь осторожен, немецкая группировка, которую поддерживают власти, все еще не может пережить твои успехи в Вене и хочет заставить тебя дорого заплатить за них — она сплачивает силы.

Внешне спокойный, Россини принялся работать над новой оперой, план которой определился. Это была «Семирамида», либретто Гаэтано Росси по одноименной трагедии Вольтера. Трагическая опера, масштабная, многоплановая, но маэстро закончил ее за тридцать три дня.

На репетициях, проведенных автором с неумолимой строгостью, потому что до премьеры оставалось слишком мало времени, а опера была очень длинной: два с половиной часа первый акт и полтора часа второй, — увертюра восхитила музыкантов удивительной глубиной и увлекательным разнообразием мелодий. Всем показалось, что они слышат какого-то нового, неведомого прежде, сурового Россини. Хотя маэстро без конца предупреждали о том, что противники готовят ему фиаско, он был совершенно спокоен, уверен в себе, как всегда, когда был убежден, что написал хорошую оперу. Прекрасно, если она понравится публике, но важнее, чтобы он сам был доволен ею.

К счастью, его жена поправилась, не стало неровностей в эмиссии голоса, которые так раздражали слушателей «Магомета II». В «Семирамиде» Изабелла получила одну из «своих» партий — партию королевы, властительницы оперы и вокала. Благородная осанка, импозантность, незаурядный талант трагической актрисы, необыкновенные вокальные возможности — все это делало исполнение партии выдающимся. Арсачи пела превосходное контральто Мариани, партию Ассура — знаменитый бас Галли, в спектакле также участвовали второй бас Мариани и тенор Синклер.