Россия и Германия: вместе или порознь?
Шрифт:
Ставленник-то ставленник... Но вряд ли солдаты любили бы своего императора горячо и преданно, вряд ли шли бы за ним за тридевять земель, если бы и Наполеон не любил их. Любил от сердца и искренне. По простоте своей душевной солдат простит много чего, но только не фальшь! Ее-то он распознает быстро, ее-то он не пропустит и не простит. Но может быть, Наполеон слишком уж ловко притворялся целых два десятка лет?! Э-э, нет! Не проходит!
И поэтому Наполеона и его влияние на свое время нельзя понять, если не видеть, что император французов — это сложный продукт действия разных, но одинаково
Да, марксисты Маркс и Энгельс, марксист Ленин, марксист Сталин были твердо уверены, что в конечном счете экономическая сторона дела — главная, а человеческая — ТОЖЕ имеет важное значение...
«Тоже» — одно короткое слово! Но угнездившись в воззрениях именно Иосифа Сталина, оно, пожалуй, стоило человечеству «золотого века», который мог стать реальностью уже к концу двадцатого столетия, но который так и не возник...
Что я здесь имею в виду?
А вот что...
То, что Ленин и Сталин оказались во главе раздираемой смутой России — это удача России. Зная сейчас личностный и государственный масштаб всех их российских политических оппонентов как справа, так и слева, можно уверенно заявлять, что никто иной, кроме них, не смог бы увести Россию от судьбы полуколонии Запада или от вообще цивилизационной катастрофы на необъятных российских просторах.
Но так и непонятой по сей день трагедией XX века стало то, что Сталин оказался недостаточно гениальным в одном отношении и не смог практически осознать важнейшее заблуждение своих, безусловно, гениальных, но тоже не во всем дальновидных учителей.
Поэтому он и совершил ту свою главную ошибку, о которой я скажу чуть позже.
В марте 1921 года X съезд РКП(б) принял резолюцию «О будущей империалистической войне», где было сказано прямо: «Съезд считает необходимым, чтобы пролетариату было указано, что буржуазия вновь готовится к грандиозной попытке обмануть рабочих, разжечь в них национальную ненависть и втянуть в величайшее побоище народы Америки, Азии и Европы»...
Прогноз, как мы знаем, был в части фактической верным и в реальной истории сбылся менее чем через двадцать лет. Но для того, чтобы приходить к таким выводам, не обязательно было владеть марксистскими методами анализа. Еще за два года до X съезда об этом же (то есть о том, что политика Запада программирует в будущем новую мировую войну) писал тридцатилетний Уильям Буллит в письме к своему бывшему патрону, президенту США Вильсону.
Съезд мыслил категорией «массы», Буллит обвинял конкретного Вильсона — разнобой между буржуазной и марксистской мыслью налицо. Но они обе сходились на том, что война неизбежна. Под знаком этого «предвидения» мир и жил все годы до реальной войны.
Однако если Буллиту фатализм можно простить, то марксизм здесь изменял собственному основному правилу: «Марксизм не догма, а руководство к действию»...
И застыв на одном тезисе о неизбежном предстоящем «побоище», марксистская мысль не смогла верно оценить уникальную ситуацию, которая сложилась к концу тридцатых годов
Реальный Сталин тут был, увы, не исключением. Роль массы в истории он понимал отлично. А роль личности — значительно хуже. Но и это полбеды... Беда, что даже Сталин так, похоже, и не задался вопросом: а может ли реальная история его века выстроиться не так, как она выстраивается, если он включит в исторический процесс в новом качестве конкретную личность? Точнее — две личности: себя и... И еще одного политического лидера... Возможно, читатель уже и догадывается, кого автор имеет в виду...
Сталин видел невидимые пружины реальной истории и умел их учитывать. Однако он не попытался изменить сам подход к пониманию того, как может «выстраиваться» история. А ведь если бы он на рубеже тридцатых-сороковых годов попытался исходить не из постулата «неизбежной закономерности исторического процесса», а из особенностей вполне определенного человека, в этом процессе участвующего, то...
То все могло бы пойти иначе! Хотя и вины Сталина здесь нет — он был пусть и гениальным, но сыном своей эпохи и продуктом своей среды.
Однако от понимания этого не становится менее досадно. Ведь именно в эпоху Сталина существовал такой политический лидер, повлияв на которого, Сталин смог бы вместе с ним круто повернуть ход мировой истории только к созиданию, развитию и быстрому счастью для всей Земли.
Да, Сталин совершил крупнейшую и роковую ошибку. Роковую и для будущего России, и для будущего всей Земли. Он не попытался выйти за рамки уже устаревающих концепций, чтобы осмыслить роль в современной истории Гитлера. То есть единственного нестандартного, кроме самого Сталина, его выдающегося современника и своего рода партнера по формированию мировой политической жизни.
Все остальные лидеры первых десятилетий XX века — клемансо, чемберлены, вильсоны, черчилли, рузвельты, — могли вести мир лишь к бессмысленной для человечества войне.
Они мир к ней и вели.
И привели...
И только Сталин, если бы он сумел подчинить Гитлера не себе, а действительно глобальным и созидательным целям, смог бы вместе с Гитлером вначале отвести мир от бессмысленной войны, а затем — через справедливую войну — привести мир к вечному миру!
Да, Сталин мог, но не догадывался об этом. И так и не догадался. А может, догадался, но не успел претворить догадку в действие... Увы...
История измеряется эпохами, жизнь человека — днями и годами. Порой — минутами и мгновениями. Но чем ближе к двадцатому веку, тем чаще сравниваются исторический и человеческий счет.
Шальное австрийское ядро в Италии — и нет империи Наполеона. Эпоха крупных европейских войн состоялась бы и без генерала Бонапарта, но это была бы, все же, уже иная эпоха.
Еще крепче связывается личностное и эпохальное с наступлением двадцатого века...
Ломается лед Финского залива под Лениным — и нет Октября. Случайный осколок французского снаряда в висок полкового связного Гитлера — и нет Третьего рейха. Меткая белогвардейская пуля под Царицыном — и нет Сталина, которому предстоит принять Россию нищей, а оставить могущественной.