Россия и Германия: вместе или порознь?
Шрифт:
Казалось бы, прямые дипломатические контакты с нашим основным торговым партнером своей главной темой должны иметь экономику. Тут всегда было много тонких, спорных моментов и не всегда с ними могло справиться непосредственно торгпредство. Казалось бы, контакты с дипломатией великой культурной и научной державы должны были расширять общее сотрудничество и в этих сферах — таких благотворных для дружбы народов. Увы, беседы Крестинского, Бродовского, Бессонова и в меньшей мере Хинчука были уныло похожи одна на другую: «Берлинер Тагеблат» написала, «Франкфуртер Цайтунг» (между прочим, газета, чьим корреспондентом был Рихард Зорге и которая была тесно связана с еврейским
Вот и сейчас Крестинский в ответ на справедливейший упрек по адресу «Известий», в ответ на деловое предложение Шуберта стал возмущаться поведением германской прессы и германского правительства, не пресекающего-де «травли» против нас:
— Я считаю, что если в нашей прессе появляются статьи, неприятные для германского правительства, то начинает не наша пресса, и наша пресса помещает гораздо меньше такого рода статей.
— Но, господин Крестинский, у нас большинство газет независимо от правительства, а вы не только не отрицаете своего контроля над всей советской прессой, но даже провозглашаете его как основополагающий принцип. У нас немало врагов германо-советской дружбы, и газет в их руках хватает. Но ведь даже близкая к аусамту «Кельнише Цайтунг» не наш орган, в отличие от «Известий», имеющих высочайший официальный статус.
Крестинский признавать нашу вину в чем-либо и за что-либо отказался раз и навсегда и поэтому он просто начал учить Шуберта, как немецкая полиция должна была вести себя с уполномоченным нашего торгпредства, «допустившим маленькое формальное упущение» и чуть ли не из-под полы предлагавшим немецким фирмам взрывчатку.
— Господин Крестинский, полицейские действительно проявили нервозность, а ведь это — результат вашего разжигания немецких коммунистов. Вы провоцируете наших рабочих на заключение договоров о соревновании, а те принимают на себя противоправительственные обязательства. Вы оказываете почести Максу Гельцу...
Шуберт покачал головой и продолжал:
— В этих условиях аусамту чрезвычайно трудно бороться с настроениями против вас в различных общественных кругах. Как я могу пытаться, — Шуберт выделил это слово, — влиять на них, если я сам не уверен в вашей лояльности? Я прошу прошения за резкость, но мне хотелось бы откровенно поговорить по всем вопросам наших взаимоотношений, чтобы расчистить политическую атмосферу и создать возможность для далеко идущих хозяйственных разговоров. И я сам, и министр Курциус — друзья германо-советской работы, и мы хотели бы в ближайшем будущем приступить к ней всерьез...
Шуберт был искренен. Его связи с промышленностью, в частности, с концерном «Штумма», были тесными, и одно это обеспечивало его интерес к нам. А слова о «германо-советской работе» в устах германского статс-секретаря звенели чистым золотом. Увы... Уж не знаю, читатель, ухмыльнулся ли про себя Крестинский, но его целью было не «расчистить политическую атмосферу», а наоборот — загадить ее до таких пределов возможного, чтобы только не получить по шапке за ощутимый срыв хозяйственных связей. Во всяком случае его ответ был не просто
— Вы, господин Шуберт, смешиваете наши правительственные органы и Коминтерн. Коминтерн есть организация, нашему правительству не подчиненная и под его контролем не находящаяся. Ни за какие действия Коминтерна мы не отвечаем и никаких обязательств за него на себя принимать не хотим и не можем.
Шуберт не знал русского языка, а если бы даже и знал, дипломатическая вежливость не позволила бы ему прокомментировать речи Крестинского уместной русской поговоркой: «Я — не я, и лошадь не моя, и я не извозчик». А глядя на бородку полпреда, можно было и прибавить: «Бородка Минина, да совесть глиняна».
В те же дни в Париже разгорался еще один грандиозный скандал. Белоэмигрант Герцфельд предъявил претензии к советскому правлению общества «Доброфлот» на 2 миллиона франков. Основание — в декабре 1920 года он заключал соглашение с белогвардейским правлением «Доброфлота», которое уже давно ушло на политическое дно. Однако мертвецы, действительно, хватают живых. В мае 1925 года Верховный суд Великобритании уже присудил Герцфельду по его иску 10 тысяч фунтов стерлингов, и теперь он добивался того же во Франции. И... добился! Литвинов со своим англо-франкофильством сел в лужу и даже признавался наркому торговли Анастасу Микояну в письме от 7 марта 1930 года: «В последнее время приходится делать вывод, что во Франции мы фактически поставлены вне закона».
А 24 июля временный поверенный в делах СССР во Франции Рейхель паниковал: «Герцфельд может приступить к описи и продаже нашего имущества. Надо либо идти на уплату Герцфельду двух миллионов, либо быть готовыми к публичной продаже нашего имущества, в том числе мебели торгпредства». Вот так, читатель. Во Франции с молотка готовились продавать не посольские табуретки, а внешнеполитический престиж Советского Союза, наши честь и достоинство. Но тут литвиновцы были на редкость выдержанны и на форменную бешеную травлю французской и британской прессы внимание обращали постольку поскольку, удовлетворяясь ссылками французов на «свободу печати». А Франция даже близко не имела для нас того экономического значения, что Германия!
Беседа Крестинского с фон Шубертом была типичной для устанавливающегося литвиновского стиля в отношениях с Германией. 5 марта 1930 года на квартире министра иностранных дел Германии Курциуса Крестинский вместе с Бродовским два часа разговаривали с Курциусом и Шубертом.
Курциус только-только оправился от недомогания, но был бодр и энергичен:
— Господа! Я и правительство полны желания сохранить, развить и углубить наши дружественные отношения. Думаю, надо вначале изжить все накопившиеся конфликты, идя друг другу навстречу. Я предлагаю сегодня о претензиях не говорить, а наметить следующий план.
Крестинский слегка поморщился, желая показать, что конкретные претензии важнее каких-то там планов, но сдержался, и Курциус продолжал:
— Я представляю это себе так: в ближайший месяц Дирксен с Литвиновым в Москве, а здесь вы, господин Крестинский, с Шубертом разберете и изживете старые конфликты. Я за это время отдохну. Потом мы встречаемся и обсуждаем вопросы нашей политики под углом общности задач в целом ряде внешнеполитических и хозяйственных областей. На третьей стадии разговоров мы переходим к практическим вопросам в области совместных хозяйственных работ и экономических мероприятий: кредиты и прочее.