Россия и мусульманский мир № 1 / 2018
Шрифт:
2. Легитимация в бытии рассматриваемых этносов только одной формы (модели) брака и образования новой семьи – в форме замужества. Речь идет о том, что на Кавказе женщина в буквальном смысле выходит замуж, т.е. покидает свою семью и переселяется в семью мужа, хотя при этом за ней сохраняются принадлежность к роду, откуда она выходит, и поддержка этого рода. Таким образом, активными носителями и строителями связей между кланово-родовыми секторами этносоциального пространства являются именно женщины, что едва ли вяжется с амплуа «второго пола».
3. Полярный характер отношений солидарность – конкуренция в сообществах мужчин и женщин в пространстве кавказских
Далее автор подходит к ключевому аспекту анализа – культуре, которая являет собой прежде всего всеохватный механизм адаптации человека к условиям существования (природным, социальным), и резкие изменения условий бытия любой социальной общности являются вызовом, требующим ответа от этой общности, т.е. активных действий с его стороны, скажем, перестроения форм и механизмов своего бытия, изменений в культуре. Это касается и кавказских этносов, включая и гендерную культуру.
История рассматриваемых этносов сложилась так, что на протяжении ХХ в. они дважды оказывались в ситуации радикального изменения социально-политических условий существования, т.е. в ситуациях острого вызова. Речь, в частности, идет о революции 1917 г. и о «шоковых» реформах 90-х годов.
Как отреагировали на эти вызовы социальное бытие и культуры рассматриваемых этносов, в том числе их гендерная составляющая?
Как это ни парадоксально, но радикальные изменения в культуре, в частности в гендерном балансе, в пространстве кавказских культур, произошли не в пору советских реформ под конструктивистским лозунгом «Мы новый мир построим», а в 90-х годах. В этом контексте остается лишь констатировать, что постсоветские реформы оказались более радикальным вызовом в адрес традиционных норм, форм и укладов этнического бытия. Реформы 90-х годов привели к разрушению экономики страны и ее внутренних рынков. В этой ситуации доминирующей формой экономической деятельности в стране на какой-то период стал так называемый челночный бизнес, который разворачивался в условиях полного отсутствия в стране рыночной инфраструктуры (устойчивые банки, доступный кредит, маркетинг, консалтинг, логистические услуги). Как добыть стартовые деньги, приобретать товар за границей и доставлять домой, обеспечивать при этом собственную безопасность и безопасность своих товарно-денежных операций? Оказалось, что все эти вопросы можно решить, перешагнув психологический барьер страха перед неизвестностью по имени «челночный бизнес» – с опорой на женскую солидарность и коллективное взаимодействие, присущие кавказским этническим культурам, в то время как этого не удавалось сделать соперничающим между собой мужчинам. При этом стартовым капиталом нередко становились скромные деньги от продажи своих (женских) украшений, накопленных в небогатую советскую пору.
Так, в экстремальных условиях 90-х годов, когда российскому населению грозил массовый голод, в этнокультурном пространстве Кавказа случилось нечто из ряда вон выходящее – «гендерная революция», в результате чего на позиции «первого пола» и кормильца семьи вышла женщина, отодвинув мужчину на роли «второго пола», которому оставалось лишь присматривать за домом и детьми. Правда, эта революция (а точнее – гендерная инверсия) сопровождалась серьезными издержками – резким ростом алкоголизма среди мужчин, чего прежде не было в среде кавказцев. Именно этот негативный аспект заслонил в восприятии и интерпретациях региональной (местной) этнологии саму суть гендерной инверсии, случившейся в недрах кавказского этносоциального бытия.
Самое главное в данном случае заключается в другом – ход российской этносоциальной истории в 90-х годах положил конец расхожему мифу об архаичности кавказских
Гендерная инверсия в кавказском этнокультурном мире, случившаяся в общем контексте постсоветских трансформаций России, имеет ныне массу последствий, которые проявляются в культуре и повседневной жизни в самых различных формах – в моде, динамизме повседневной жизни, поведенческих стратегиях женского населения. Так, по нашим наблюдениям, г. Нальчик (столица Кабардино-Балкарии) по количеству женщин за рулем автомобиля или числу девушек в модных брючках и джинсовых нарядах еще посоперничает с любым российским мегаполисом.
Но самым странным и труднообъяснимым в истории кавказской гендерной инверсии представляется то обстоятельство, что она не случилась в советское время. Ведь идеология и стратегия советской системы ставили на первый план именно социальный конструктивизм – формирование нового человека, свободного от любых пережитков прошлого, т.е. от паттернов этнических культур, прежде всего от их гендерных моделей, которые и трактовались как пережитки прошлого и признаки отсталости. Ставка на политику «национальной автономии», с одной стороны, и на колхозную экономику – с другой, так и не дала революционных эффектов в сфере семейно-бытового уклада и гендерных отношений в жизни кавказских этносов.
Показательно, что к 90-м годам ХХ в., т.е. в канун краха советской системы, доля городского населения в республиках Северного Кавказа не превышала 40–50%, т.е. большинство населения этих регионов так и оставалось в архаично-общинном укладе сельской жизни и культуры.
В результате анализа исследователь приходит к следующим выводам.
1. Модель гендерных отношений, будучи одной из базовых характеристик социальной общности (этноса, в частности), детерминирована прочими специфическими социально-культурными характеристиками этой общности.
2. Гендерная модель и ее изменения могут служить в роли индикатора глубины социальных и социально-культурных трансформаций в обществе.
3. Трансформация гендерной модели является одной из форм ответа социума на критические вызовы в его адрес; они происходят спонтанно и не могут быть вызваны методами политической мобилизации или идеологического давления.
Конфликты на границах в Ферганской долине: Новые причины, новые участники // Россия и новые государства Евразии, М., 2017, № 1, с. 21–40
Ключевые слова: Центральная Азия, дезинтеграция, пограничные конфликты, Ферганская долина, водопользование, территориальные споры.
Олимова С.К., кандидат философских наук, директор Научно-исследовательского центра «Шарк» (Душанбе)
Олимов М.А., доктор исторических наук, профессор Национального университета Таджикистана
В статье анализируются причины ухудшения межгосударственных отношений в Центральной Азии, рассматриваются как исторически существующие национально-территориальные конфликты в данном регионе, так и возникшие в постсоветский период.
За последние 25 лет Центральная Азия из пяти дружественных советских республик превратилась в дезинтегрированный регион, где ныне независимые страны не смогли наладить между собой добрососедские отношения, несмотря на участие в одних и тех же организациях (СНГ, ОДКБ, ШОС и т.д.).