Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II
Шрифт:
С этого же времени Русь распадается на прогрессистов – сторонников реформ и сближения с Западом – и на консерваторов, всеми силами стремящихся загнать «джинна рационализма» назад, в замшелую бутылку дедовских традиций.
Первые ведут огромную черновую работу, постепенно увеличивая число переводных книг, как научных, так и книг для чтения. Весь этот поначалу малый ручеек, а затем поток капля за каплей начинает постепенно разбивать твердокаменный русский догматизм.
Консерваторы в отчаянии делают всё, чтобы защитить старину, доказать вредоносность западных идей и убедить людей в том, что причины всех бед не в закостенелости прежних воззрений, а, наоборот, в пренебрежении
Соборы 1547 и 1549 годов канонизируют в массовом порядке новых святых угодников, ревизуют старые, более ранние канонизации. В противовес изданиям рационалистов появляется созданный митрополитом Макарием свод книг, разрешенных для чтения, «все книги святые, на Руси чтомые». Этот манифест консерватизма – «Великие Четьи минеи» – в России запомнят надолго, так же как и появившийся в то же время Домострой – угрюмый свод средневековых правил, согласно которому русскому человеку предписывалось строить повседневную жизнь.
Усилия консерваторов активно поддерживает власть, сообразившая, что вслед за одним табу, церковным, может пасть и другое табу – слепая вера в монарха. Сам Иван Грозный («английский царь» и «первый европеец» на Руси) решительно борется против ереси и рационализма в православии. Не пытаясь даже обосновать зловредность книг рационалистов, власть составляет один за другим списки запрещенных изданий. И все равно проигрывает. Несмотря на гонения, рационализм уже пустил очень живучие корни.
Медленно, очень медленно, но западное влияние начинает сказываться в самых разных областях жизни русских. Спор идет уже не о том, нужна или не нужна наука, а о том, какой в своей основе она должна быть: западно-католической или восточно-греческой. О том, какое из двух западных направлений предпочтительнее, спорят сторонники латинизма и эллинизма.
И те и другие, как отмечают многие историки, борются в принципе за одно и то же – за просвещение, обе стороны мечтают организовать наконец в Москве настоящую, «правильную» школу. Не церковную школу, что готовит кадры для своих же нужд, а светскую, которая стала бы очагом научных знаний на Руси. Для большинства эллинизм в силу традиции пока еще кажется предпочтительнее.
Впечатляют перемены в литературе. Несмотря ни на какие запреты, она быстро пополняется западной продукцией. В библиотеке тогдашнего книжника можно было встретить поучительные повести вроде «Великого зерцала» и «Римских деяний», польские хроники, расширявшие представление русских о мировой истории до европейского объема, рыцарские и любовные романы, различные учебники, например по военному и горному делу.
В сроки, вполне сопоставимые с общеевропейскими, в России издали и «Космографию» фламандца Герхарда (Герарда) Меркатора – лучшую на тот момент книгу подобного рода, содержавшую элементы политической и экономической географии. На этом примере можно увидеть, что русские переводчики уже критически подходят к ряду изданий, над которыми трудятся, внося существенные дополнения от своего имени. Переводчик, работавший над «Космографией», делает в книге ряд исправлений и дополнений, касающихся Англии. Образованные русские люди к тому моменту уже неплохо знали эту страну.
Ересь породила русское просвещение и новых русских людей, оказавшихся способными создать предпосылки для решительного прорыва к настоящей европейской цивилизации.
О них известно гораздо меньше, чем о Петре Великом, но именно они, эти новые люди
«Ах, герцог Ганс, утешение мое!»
После смерти Ивана Грозного и восшествия на русский престол слабого Федора, посвящавшего весь свой досуг молитвам, реальным правителем России стал шурин нового царя Борис Годунов.
Годунов, во многом воспитанник Грозного, оставив в прошлом тиранический характер правления своего предшественника, унаследовал от него огромный интерес к иностранцам и откровенную расположенность к Западу. Буквально все воспоминания того периода свидетельствуют о необычайной любезности Годунова по отношению к иностранцам – cначала в качестве премьера правительства, а затем, после смерти Федора, с которой прервалась династия Рюриков, в качестве законно избранного собором царя [2] .
2
Некоторые, правда, в этот династический ряд Рюриковичей добавляют еще и Василия Шуйского. Что, на мой взгляд, спорно. Он действительно из них, но, во-первых, не по прямой царской линии – он принадлежал к суздальской ветви, а, во-вторых, в промежуток между Федором и Шуйским вклиниваются Борис Годунов и Лжедмитрий. Да и царствовал Шуйский в разгар Смуты, когда разговор о какой-то государственности на русской земле, как увидим, весьма условен.
В прошлое ушли все запреты на выезд из страны прибывавших на службу в Россию иноземцев. Для иностранной торговли власть создала режим наибольшего благоприятствования. При этом, строго ограждая русские интересы, Годунов сумел удовлетворить всех непримиримых конкурентов, в частности англичан и голландцев.
Он, так же как и Грозный, не дал англичанам эксклюзивного права на пользование северными гаванями, о чем они снова просили, но при этом оказал им такую массу второстепенных услуг, что те были от нового русского правителя в восторге.
Точно такая же политика проводилась и по отношению к другим иностранным купцам. Всем русским послам поручили разъяснять, что торговать на Руси теперь можно свободно, без каких-либо притеснений, «по своей воле» и что теперь при Годунове «всем добро на Москве». Ни при одном русском царе так спокойно и благополучно не жила и Немецкая слобода.
С эпохи Годунова можно отсчитывать, пожалуй, и появление в России первого иностранного туриста. Именно при нем зачастили в Москву иностранцы без особого дела, просто посмотреть на загадочную страну. Русский посол в Англии Григорий Микулин о таких гостях писал, что они «ездили по разным государствам для науки и посмотреть в государствах обычаев, своею вольностью».
Борис не только продолжил практику приглашения в страну иноземных специалистов, но и всерьез прорабатывал вопрос об открытии в Москве университета. При нем же была предпринята первая, правда неудачная, попытка отправить группу молодых русских дворян за рубеж на учебу. Точно известно о посылке в Любек пяти человек и в Англию – четырех. По другим источникам, при Годунове направили учиться «накрепко грамоте и языку» восемнадцать человек, по шести в Англию, Францию и Германию.
Ни один из уехавших пользы России не принес: кто-то умер, кто-то оказался бездельником, а кто-то, наоборот, блестяще закончив обучение, был востребован на Западе и не захотел возвращаться на родину. Несмотря на предпринятые дипломатические усилия, вернуть отступников домой не удалось.