Россия и Запад. Парадигмы цивилизаций

Кара-Мурза Сергей Георгиевич

Традиционное государство «стыдливо». Государство гражданского общества в принципе «стыда не имеет», в нем бывают лишь нарушения закона.30 «Кровавое воскресенье» доконало царизм, а расстрел демонстрации в Чикаго никакого чувства вины в США не оставил. Это видно и по близкому нам времени. Хрущев пошел на уличные репрессии в Новочеркасске (в масштабах, по меркам Запада, ничтожных), — но это тщательно скрывалось. Это был позор, Хрущев его и не пережил как руководитель. Сегодня, после «либерализации» российского государства, танки могут расстреливать людей в течение целых суток в центре Москвы с показом по телевидению на весь мир.

И понятие греха при обсуждении этой акции вообще исключено.

Наконец, рассмотрим цивилизационные различия России и Запада в представлении главного права — права на жизнь.

С первых этапов становления современного Запада его социальная философия ищет обоснование социальному неравенству (индивидуальное равенство дается неотчуждаемым правом частной собственности на тело человека). Так возник социал-дарвинизм — учение, переносящее принцип борьбы за существование из животного мира в общество людей. Это придает неравенству видимость «естественного» закона.

Г. Спенсер писал: «Бедность бездарных, несчастья, обрушивающиеся на неблагоразумных, голод, изнуряющий бездельников, и то, что сильные оттесняют слабых, оставляя многих «на мели и в нищете» — все это воля мудрого и всеблагого провидения».

Ницше говорит еще более жестко: «Сострадание, позволяющее слабым и угнетенным выживать и иметь потомство, затрудняет действие природных законов эволюции. Оно ускоряет вырождение, разрушает вид, отрицает жизнь. Почему другие биологические виды животных остаются здоровыми? Потому что они не знают сострадания».

Отцы политэкономии говорили о «расе рабочих» и считали, что первая задача рынка — через зарплату регулировать численность этой расы. Все теории рынка были предельно жестоки: рынок должен был убивать лишних, как бездушный механизм. Это ясно сказал заведующий первой в истории кафедрой политэкономии Мальтус: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».

Таким образом, право на жизнь дает только платежеспособность. Она не входит в число естественных прав, что бы ни говорили «мягкие» либералы. В первой трети XIX в. характер деградации английских рабочих был тот же, что у африканцев колоний: пьянство и проституция, расточительство, апатия, потеря самоуважения и способности к предвидению (даже в покупках). Социолог из США Ч. Томпсон, изучавший связь между расовыми и социальными отношениями, писал: «В Англии, где промышленная революция протекала быстрее, чем в остальной Европе, социальный хаос, порожденный драконовской перестройкой экономики, превратил обнищавших детей в пушечное мясо, которым позже стали африканские негры. Аргументы, которыми в тот момент оправдывали такое обращение с детьми, были абсолютно теми же, которыми впоследствии оправдывали обращение с рабами».

Это — фундаментальные принципы, которые смягчались по мере роста национального богатства и совершенствования методов социальной борьбы. «Чистая модель», положенная в основание цивилизации, не изменилась.

В России дело обстояло иначе. Православие и вся русская культура отвергали расизм и его философию. Россия — община христианская и исламская, и здесь «право на жизнь» всегда было естественным правом. Человек, просто потому, что он родился в России и есть один из нас, имеет право на жизнь, а значит, на некоторый минимум благ. И это — не подачка, а право. За ним и стоит уравниловка,

заложенная в корень цивилизации. Поэтому так болезненно и было воспринято вторжение западного капитализма.

Запад, разрушив традиционное сословное общество, устранил «уравниловку», а это есть не что иное, как отрицание права на жизнь, перенесение проблемы в сферу благотворительности. Это произошло и на уровне социальной философии, и на уровне обыденных житейских обычаев и установок. Ф. Бродель писал: «Эта буржуазная жестокость безмерно усилится в конце XVI в. и еще более в XVII в.». Он приводит такую запись о порядках в европейских городах: «В XVI в. чужака-нищего лечат или кормят перед тем, как выгнать. В начале XVII в. ему обривают голову. Позднее его бьют кнутом, а в конце века последним словом подавления стала ссылка его в каторжные работы» [153, с. 92].

Буржуазный Запад впервые в истории породил государство, которое сознательно сделало голод нормальным средством политического господства. К. Поляньи в книге «Великая трансформация», описывающей историю возникновения капитализма, отмечает, что когда в Англии в XVIII в. готовились новые Законы о бедных, философ и политик лорд Таунсенд писал: «Голод приручит самого свирепого зверя, обучит самых порочных людей хорошим манерам и послушанию. Вообще, только голод может уязвить бедных так, чтобы заставить их работать. Законы установили, что надо заставлять их работать. Но закон, устанавливаемый силой, вызывает беспорядки и насилие. В то время как сила порождает злую волю и никогда не побуждает к хорошему или приемлемому услужению, голод — это не только средство мирного, неслышного и непрерывного давления, но также и самый естественный побудитель к труду и старательности. Раба следует заставлять работать силой, но свободного человека надо предоставлять его собственному решению».

На международном семинаре в 1995 г., посвященном проблеме голода, историк В.В. Кондрашин говорил: «Страх перед голодом был одной из причин консолидации российского крестьянства в рамках традиционной поземельной общины. В течение столетий в условиях налогового гнета государства, помещичьей кабалы община обеспечивала минимальное приложение сил трудовых своих членов, удерживала массу крестьянских хозяйств от разорения. В общине традиционно была взаимоподдержка крестьян в случае голода. Общественным мнением была освящена помощь в деле спасения от голода слабейших крестьянских семей… К концу XIX века масштабы неурожаев и голодных бедствий в России возросли… В 1872-1873 и 1891-1892 гг. крестьяне безропотно переносили ужасы голода, не поддерживали революционные партии. В начале XX в. ситуация резко изменилась. Обнищание крестьянства в пореформенный период вследствие непомерных государственных платежей, резкого увеличения в конце 90-х годов арендных цен на землю… — все это поставило массу крестьян перед реальной угрозой пауперизации, раскрестьянивания… Надо сказать, что хроническое недоедание крестьян создавало в России социальную базу для большевизма и распространения уравнительных коммунистических идей».

Периодические вспышки голода возникли в России именно вследствие вторжения капиталистических отношений, и эти вспышки стали быстро подрывать легитимность государства. Российское монархическое государство перестало гарантировать право на жизнь, что и завершилось революцией.

Надо особо подчеркнуть, что такое понимание права на жизнь вовсе не является порождением советского строя и его идеологии. Напротив, советский строй — порождение этого взгляда. Согласно ему, угрожающая жизни бедность есть зло, несправедливость, которую можно временно терпеть как следствие бедствия, но нельзя принимать как норму жизни.