Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы
Шрифт:
Одним словом, у нас недостало бы времени описывать все деяния Бориса; рассудительному человеку довольно изложенного, чтобы ясно уразуметь, чего всеми средствами домогался Борис. Тайно сослав в татарскую провинцию знатного боярина Ивана Михайловича Воротынского (Ivan Michalovitz Worontinsco), поистине ни в чем не виновного, Борис устранил также и Ивана Петровича Шуйского (Ivan Petrovits Soesci). Эти Шуйские были потомками самых благородных родов Суздальской земли (Soesdael), их было три брата: Василий, Димитрий и Иван, и так как Димитрий был женат на сестре Борисовой жены, то Шуйские остались в Москве при дворе, но не смели пикнуть (dorsten hare hoofden niet opsteecken). Также и Иван Васильевич Сицкий (Sitsci), знатный боярин польского происхождения, точно так же и род Бельских. Одним словом, Борис устранил всех знатнейших бояр и князей и таким образом
Могут подумать, каким образом Борис, не умевший ни читать, ни писать, был столь ловок, хитер, пронырлив и умен. Это происходило от его обширной памяти, ибо он никогда не забывал того, что раз видел или слышал; также отлично узнавал через много лет тех, кого видел однажды; сверх того, во всех предприятиях ему помогала жена, и она была более жестока (tiranniger), чем он; я полагаю, он не поступал бы с такою жестокостью и не действовал бы втайне, когда бы не имел такой честолюбивой жены, которая, как было сказано выше, обладала сердцем Семирамиды.
Борис вершил (was factotum) все дела государства, и, кроме того, был в Москве думный дьяк (oppersten cancelier) Андрей Щелкалов (Solcaloff), он был такой пронырливый, умный и лукавый, что превосходил разумом всех людей; Борис был весьма расположен к этому дьяку, как необходимому для управления государством, и этот дьяк стоял во главе всех дьяков во всей стране, и по всей стране и во всех городах ничего не делалось без его ведома и желания, и, не имея покоя ни днем ни ночью, работая, как безгласный мул, он еще был недоволен тем, что у него мало работы, и желал еще больше работать, так что Борис не мог довольно надивиться им и часто говаривал: «Я никогда не слыхал о таком человеке и полагаю, весь мир был бы для него слишком мал, ему было бы прилично служить Александру Македонскому»; к нему Борис был весьма расположен; он умер еще в царствование Федора Ивановича. И его брат Василий Щелкалов занял его место, но далеко уступал ему.
В это время посол, ехавший из Персии в Московию, был ограблен на Волге степными казаками (veltcasacken), но их всех схватили и атамана посадили живым на кол.
Федор Иванович внезапно заболел и умер 5 января 1598 г. [33] Я твердо убежден в том, что Борис ускорил его смерть при содействии и по просьбе своей жены, желавшей скорее стать царицею, и многие московиты разделяли мое мнение; царя похоронили весьма торжественно, и весь народ вопил и плакал, но более всех вельможи, справедливо предугадывавшие будущее, и [тело царя] проводили в собор Михаила-архангела, где погребают всех царей.
33
Федор умер 7 января 1598 г.
Перед смертью он вручил корону и скипетр ближайшему родственнику своему, Федору Никитичу, передав ему управление царством.
Из описанного нами нельзя еще понять, к какому концу пришла изложенная нами история; мы только приступили к ее началу, поведав о смерти Димитрия, царевича московского; она вполне раскроется, когда мы перейдем к правлению Бориса, который стал царем; ибо они напали против него, избрав его удобным орудием, дабы, прикрываясь им, осуществить свои происки для преследования христиан и святой божьей церкви; и надеюсь, что все падет на их головы, что они насоветовали другим, и они низвергнутся с той высоты, на которую поднялись вместе со своими клевретами и со своей царицей, старой вавилонской блудницей, сидящей на семи холмах, одетой в красный пурпур и держащей в руках страшную чашу (kelck der grouwelen), из коей многие пьют и доселе.
По смерти набожного царя и великого князя Федора Ивановича, о чем было сказано выше, простой народ, всегда в этой стране готовый к волнению, во множестве столпился около Кремля, шумел и вызывал царицу Александру, жену царя Федора, сестру Бориса, домогаясь
Услышав это, царица Александра, дабы избежать великого несчастья и возмущения, вышла на большую лестницу царского дворца и изъявила желание говорить; увидев ее, все принялись так громко кричать, что, казалось, земля и небо преходят: «Дай Бог здравия нашей царице», и тотчас все смолкли, чтобы услышать, что она скажет, и она сказала народу следующее:
«Православные (Cristelycke gemeynte)! Муж мой и милостивый царь по воле Бога, Николая чудотворца и всех святых переселился из сего мира в царствие небесное, где все мы уповаем быть. Да будет вам ведомо, что при кончине Федора я должна была дать клятвенное обещание посвятить себя Богу, удалиться от мира и стать монахинею, ежели я достойна молиться о спасении его души, предков наших и всех нас. И так как я сама расположена к тому всем сердцем, то смиренно прошу вас освободить меня от этих великих тягот и мирского дела, передать управление тому, кто достоин, кому по праву надлежит принять его; так как я не желаю царствовать и хочу послушно исполнить просьбу моего покойного мужа, то прошу всех вас более не неволить меня, ибо я никогда не соглашусь; за сим усердно молитесь всемогущему Богу, дабы Он даровал вам набожного и богобоязненного владыку, который беспорочно, справедливо и ревностно управлял бы отечеством, и я тоже буду молиться всемогущему Богу, дабы он ниспослал свою милость».
Народ, услыхав такую речь из уст царицы, принялся громко плакать, пал ниц и умолял ее не отказываться от престола; но все было напрасно; видя, что царица не соглашается, начали просить о брате ее, Борисе Годунове, крича, что не знают другого, более достойного быть царем, что он правил при покойном Федоре и был любим народом, на что царица почти согласилась и предоставила решение на его волю, повелев сперва молиться Богу, дабы Он ниспослал свою милость при избрании царя.
Дядя покойного царя, Федор Никитич, получивший от него корону и скипетр и объявленный царем в присутствии всех вельмож, более желавших видеть на престоле его, чем Бориса, услыхав и увидев все это, и зная Бориса, и зная все действия Бориса, и зная также, что невозможно воспрепятствовать ему, ибо народ любил Бориса и взывал к нему, и чтобы избавить свое любезное отечество от внутренних междоусобий и кровопролитий, ибо он хорошо знал, что своими действиями может навлечь великую опасность, передал корону и скипетр Борису, смиренно прося его как достойного принять их.
Борис не желал и слышать о том, притворялся весьма изумленным, отказывался с великой мольбой, говоря: «Кто я такой, чтобы управлять таким несказанно большим государством, мне довольно трудно управлять и самим собою», и просил, чтобы его более тем не утруждали. Федор Никитич тоже называл себя недостойным, также не хотел слышать о том и сам решительно отказывался, и так оставалось нерешенным.
Великий страх обуял бояр и придворных, они все время взывали к Федору Никитичу и желали, чтобы он был над ними царем; народ меж тем повсюду кричал: «Сохрани, Боже, царя Бориса»; и почти все толпой побежали ко дворцу, и поклялись, и присягнули повиноваться царю Борису, как следовало верноподданным; принял от них присягу Иван Васильевич Годунов, дядя Бориса; увидев это, все бояре также пришли и, опасаясь, чтобы народ не схватил их как изменников, стали присягать; а также Федор Никитич со всеми своими братьями, и так признали Бориса Федоровича государем и великим князем, а сына его – царевичем и наследником; и так благодаря необыкновенной изворотливости (groote subtylheit) Бориса, о чем выше довольно было рассказано, род Годуновых вступил на московский престол помимо законных наследников, вопреки праву народному (Jus Gentium), закону и справедливости.
Борис, отлично знавший, что происходило, а также знавший, что ему присягнули в присутствии его родственников, не показывал и виду, что ему что-нибудь известно, и оставался дома до тех пор, пока волнение по прошествии нескольких дней почти совсем стихло.
Когда однажды он, печальный лицом, вышел из дому и пошел в церковь, для того чтобы присутствовать на заупокойной обедне и принять участие во всех молитвах и церемониях по усопшем царе, народ с великим шумом бежал за Годуновым и громко кричал: «Да здравствует наш царь и великий князь всея Руси Борис Федорович, наш царевич, сын его, Федор Борисович. Да будет он нашим государем милостивым»; при этом падали ниц.