Россия молодая (Книга 1)
Шрифт:
Петр с Гремячего мыса смотрел в трубу на маневры кораблей, иногда нетерпеливо кусал губы, но не ругался. Заметив Иевлева, поманил к себе, спросил:
– Чьи листы ко мне положены в опочивальню? И в прошлый год клали и нынче. Кто возит, откуда?
– По корабельному делу?
– Про Олеговы дружины да про Царьград.
– Взяты из Посольского приказу, государь, от окольничего Полуектова.
– Отдай обратно. Коли есть еще по корабельному делу - привезешь сюда, положишь ко мне.
Складывая подзорную трубу, заговорил негромко, задумчиво:
– Игумны, да архиереи, да архимандриты присоветовали Иоанну, когда
– Слышал.
– Врешь!
Иевлев молчал.
– Когда не врешь - скажи, как оно было...
– Ливонская земля от Ярослава Володимировича испокон наша, господин ротмистр. Если не стоять нам за те ливонские города, нашей кровью смоченные, то впредь будет из них великое нам разорение, и не токмо что Юрьеву, но и самому Великому Новгороду и Пскову...
– Без флоту, без кораблей можно ли те земли воевать? Говори?
Иевлев помолчал, потом ответил:
– Нет, нельзя.
Петр невесело засмеялся, ткнул трубой в сторону озера, крикнул:
– А с этими можно? С этими - иди воюй! Пойдешь, коли пошлю?
И отвернулся, ссутулившись.
Не более, как через час, была таска и выволочка Федору Чемоданову. Понадеявшись на то, что все заняты своими делами, Чемоданов задами подался в сельцо Веськово для своих амурных дел, но встретился с супругом своей любезной и был так бит, что едва добрался до сарая с корабельным припасом, куда друг Прянишников принес ему водки и примочки. Водку Чемоданов выпил и заснул. На беду Петр Алексеевич велел бить тревогу - алярм, и сам забежал в сарай за позабытым блоком, где и увидел распухшее и посиневшее чудище Чемоданова.
Бой "Марса" с "Нептуном" продолжался весь день. Дважды корабли сваливались и дважды расходились. Яким Воронин, весь изорванный, словно ополоумевший бес, носился по своему кораблю, дрался, лазал на мачты, палил из пушек, кричал в говорную трубу нестерпимые оскорбления Апраксину и всяко поносил его за то, что не мог одержать над ним победу. Федор Матвеевич держался со скромным достоинством и выжидал своего времени, чтобы ветер позволил свалиться по-настоящему. Время это наступило под вечер, когда Яким, измученный кипением собственных сил, повалился на корме - поспать. Скрытно, в тишине, "Марс" подошел к храпевшим морякам "Нептуна", зацепил баграми за борт, и тогда началась баталия - конечно, с полной победой Апраксина. Под гогот и веселые вопли абордажной команды "Марса" сам господин Воронин был связан кушаками и приведен на суд Петру Алексеевичу, который из своих рук поднес страдальцу крепыша и велел пленнику содержаться до самого конца сражения на корабле "Марс", в трюме, за то, что проспал Апраксина.
Победители получили бочку старого меду, но Федор Матвеевич приказал бочку не открывать, бережась нашествия бутырцев. К вечеру небо затянуло тучами, стало холодно, посыпался мелкий дождик. На "Марсе" потушили огни, дозорные ходили вдоль бортов, всматриваясь во тьму.
Патрик Гордон в панцыре под плащом медленно прогуливался по берегу возле своих малых кораблей. На стругах, на плотах, в лодках неподвижно сидели бутырцы. У каждого был багор с крюком, у некоторых - лестницы, чтобы забрасывать на борт корабля. К "Марсу" в исходе ночи двинулась Гордонова флотилия - она стояла на якорях. Но стоило корабельщикам услышать плеск весел, как они вздели парус и ушли с попутным
Гордон рассердился и велел догонять, но в это время попался под идущий из-за мыса на всех парусах "Нептун", которым командовал Луков. Иевлев первым увидел неприятельское судно, но остановить замешательство не смог. "Нептун" бортом ударил большой плот с бутырцами, люди посыпались в воду и стали хвататься за струг, чтобы не утонуть, но струг перевернулся и уже более сотни народу оказалось в воде. Иевлев попытался навести порядок, но ничего поделать было нельзя: Гордон растерялся и только с ругательствами бил по рукам утопающих, которые хватались за его лодку. С "Нептуна" ударила пушка, и Луков спросил из темноты:
– Хватит, али еще воевать будем?
Гордон со злобой закричал:
– Утопите меня здесь навсегда, но виктории вам не будет... Лючше смерть, молодец, черт!
Бутырцы, кто как горазд, вплавь добрались до берега, некоторые просили спасти, но было не до них. В начинающемся рассвете показался "Марс", идущий на флотилию Гордона, чтобы расстрелять ее из своих пушек.
– Сдавайтесь, Гордон!
– крикнул Апраксин в говорную трубу.
А Якимка Воронин, вылезший из своего заточения, крикнул нарочно мерзким голосом:
– Господин генерал, каково вы имеете мнение о ваших силах в сей баталии?
– Вот я тебе покажу силы!
– бесился Гордон...
На рассвете лодка Гордона перевернулась, и шотландец в своих доспехах камнем пошел ко дну. Иевлев, срывая с себя кафтан, бросился за генералом, неловко схватил его за парик, - парик остался в руке. Пришлось нырять второй раз. Генерала вытащили на палубу "Нептуна", он смотрел ошалелыми глазами, икал, изо рта у него текла вода. Сильвестр Петрович с Апраксиным и Луковым спустились в лодки - искать утопших, вытаскивать тех, кто еще держался на воде. На берегу горели костры - бутырцы сушили кафтаны, сапоги, онучи.
Дождь перестал, но утро было холодное, с деревьев падали мокрые желтые листья. Многих людей недоставало, тела их искали баграми в озере, но они находились один за другим то на "Марсе", то на "Нептуне", то на малых кораблях, то на другом берегу, то у батарейцев на Гремячем.
Петр, веселый, велел всех, кто жив, поить допьяна, а кто помер в баталии - поминать прилично; сам наливал кружки, стоял, обняв Апраксина, смеялся, хвалил, ругал, вспоминал все перипетии боя.
Только утром Иевлев вернулся к себе в хибару: как сквозь сон, увидел на печи, под тулупчиком, с обвязанной головою Ваську Ржевского.
– Ты для чего здесь?
– со злобою спросил Сильвестр Петрович.
– Горячкою занемог...
– страдальческим голосом ответил Ржевский.
– И маневров не видал?
– Сказано, горячкою занемог...
Сильвестр Петрович, выругавшись, стал переодеваться в сухое. Его трясло, хотелось пить, но подняться с лавки не было сил. Царский лекарь фон дер Гульст покачал головою - сильно скрутило стольника, выживет ли? Велел лежать под теплым одеялом, нить лекарства, прогнать из головы всякие мысли - и злые и добрые. Потом, попозже, привиделся Петр Алексеевич, как ласково беседует он с Ржевским, как тот ему жалуется, что простыл на ветру во время баталии. Сильвестр Петрович даже охнул от удивления, тогда Петр подсел к нему, спросил: