Россия молодая. Книга 1
Шрифт:
Теперь он выпил бренди, не разбавляя его пивом.
– Якоб, ты долго будешь там сидеть? – крикнул трактирщик. – Меня разрывают на части, а он уселся...
Якоб нехотя пошел за стойку. Два матроса с фрегата «Божий благовест» танцевали новый танец – алеманд. Один матрос изображал даму, другой кавалера. В погребке стоял густой хохот, «дама» очень смешно кривлялась и показывала кавалеру свое благорасположение. А кавалеру, по всей видимости, она была противна, эта «дама» с красным от пьянства носом и разодранным ухом.
К лейтенанту Бремсу подсел другой лейтенант с яхты «Резвый купидон» – Юхан Морат. Он был пьян до того, что не сразу узнал своего старого друга
– Тебе, как я думаю, пора на корабль! – сказал лейтенант Бремс.
– К черту! – ответил Морат.
– Ты зол? – спросил Бремс.
– Да, зол... Киты... какие киты? Такие киты разве бывают? Царь китов...
Подручный трактирщика Якоб опять подсел к лейтенантам. Улоф Бремс выпил еще бренди. Багровый от выпивки Морат ревел хриплым басом:
– Киты? Я не дурак, вот что! Я плаваю шестнадцать лет... Мы идем туда же, куда шли. Но нам нужно, чтобы никто не знал... Здесь все свои, слушайте меня, если хотите знать правду: зачем такому флоту идти на китобойный промысел? Где это видано? Только тупицы или молокососы могут верить сказкам о китовом царстве...
– Китовое царство есть! – сказал упрямый Якоб.
– А я говорю – нет! – крикнул Морат.
– Но вы все-таки идете на промысел? – спросил Якоб.
– Да, парень, мы идем на промысел! – крикнул краснорожий человек с серьгой в ухе. – И пусть я не буду Билль Гартвуд, если я не вернусь оттуда богатым, как сорок тысяч чертей с Вельзевулом впридачу...
За соседним столиком матросы сдвинули кружки:
– За русское золото в наших карманах!
– Вечная слава богатому!
– Да здравствуют архангельские киты!
– Мы не побрезгуем червонцами царя московитов...
– Вот слышите, что говорят люди! – крикнул Морат. – А они-то немало поплавали на своем веку.
И лейтенант Морат пошел пить со своими матросами.
– Все-таки в Архангельск? – задумчиво спросил Якоб. – Вы, он говорит, идете в Архангельск...
Лейтенант Улоф Бремс плохо видел своего собеседника. Иногда Якоб раздваивался в его глазах, потом вдруг превращался в самого шаутбенахта ярла Юленшерну, потом делался очень большим, походил на кита...
– Гере лейтенант! – попросил Якоб. – Возьмите меня на свой корабль.
Лейтенант широко улыбнулся, показывая желтые зубы:
– Нет ничего проще, парень. Имя Улофа Бремса кое-чего стоит на нашем флоте, клянусь своей шпагой...
– Вы обещаете, гере лейтенант?
– Что?
– Взять меня на свой корабль?
– Ребята, – крикнул лейтенант. – Ребята! Этот парень хочет быть нашим. Вот этот подручный трактирщика желает быть моряком! Что вы на это скажете?
Матросы повернулись к лейтенанту. Бремс велел Якобу подняться, чтобы все видели, каков он из себя. Якоб поднялся и спокойным, упрямым взглядом оглядел трактир.
– Я не пущу его! – крикнул трактирщик. – Зачем ему ваше море! Ему и здесь недурно. Эдак, если все пожелают быть моряками, то кто станет трудиться на суще...
Но трактирщику не дали говорить – Бенкт Убил друга запустил в него оловянной тарелкой, а Бирге Кизиловая нога замяукал кошкой, которой наступили на хвост...
– Ты должен хорошо угостить твоих будущих соплавателей! – произнес лейтенант. – Не пожалей этим дьяволам вашего пойла, и они станут тебе добрыми друзьями...
– Добрыми друзьями, – как эхо повторил Якоб и поднял над столом большую бутыль рома, оплетенную тонкими лозовыми прутьями.
Матросы, роняя скамьи и табуретки, рванулись к бесплатному угощению. Якоб не жалея наливал кружку за кружкой,
– Пусть всегда десять футов воды под килем! – засыпая в своем углу, бормотал лейтенант Улоф Бремс. – Надо пить только за десять футов...
Бубен забил джигу.
Новые гости вошли в трактир.
Якоб стоял, опершись плечом о плесневелую стену, и думал свою думу. Это сосредоточенное и угрюмое лицо вдруг вывело трактирщика из себя.
– Ты опять ничего не делаешь! – крикнул он. – Проклятый моряк! Пока что ты не получил своих денег и рискуешь не получить ни скиллинга, если не отработаешь нынешнюю ночь. Подай этим дьяволам джин и пиво...
Бубен все бил и бил джигу.
Трактирные девки в чепцах с пестрыми лентами плясали, высоко вскидывая ноги, чадили и трещали сальные свечи в ржавых железных подсвечниках, на каменном полу валялись черепки и кружки, растекалась большая ромовая лужа. Бенкт Убил друга таскался от стола к столу, вздымал кулак, поросший волосами, требовал:
– Угощай меня, потому что так велел Мартин Лютер.
– Мартин Лютер?
– Кто не любит вина, женщин и песни, тот останется дураком на всю свою жизнь, – так говорит Лютер. – А деньги у меня кончились. Как же мне исполнить заповедь?
4. ПРОЩАНИЕ СО СТОКГОЛЬМОМ
По скрипучим, истертым ступеням Якоб быстро поднялся в комнаты трактирщика. Отсюда, из окон этого высокого дома было видно море и узкие, яркие, развевающиеся на мачтах корабельные флаги. Уже взошло солнце, внизу шумел, просыпаясь, город, гремели по булыжникам колеса огромных, окованных железными полосами фур, ржали лошади торговцев углем, зеленщицы и молочницы выхваляли на разные голоса свои товары; было видно, как закусывают на ходу плотники, как пошли в порт таможенные писцы, как проехали сменять ночную стражу королевские драгуны. Из переулка, с корзиной свежих хлебцев подмышкою, пробежал знакомый подмастерье булочника Кринкера. С песней прошли каменщики, и старейшина их цеха мастер Доринг помахал Якобу рукою. «Нынче зайдет выпить в долг стаканчик, другой, – подумал Якоб. – Магистр туго платит этим беднякам за их работу. Все меньше и меньше денег в Швеции». За каменщиками прошли кузнецы со своими молотками, клещами и мехами на тачках. Много честных тружеников жило в этом городе, в этом большом, красивом, богатом городе, где всегда пахло морем и откуда постоянно уходили корабли в далекие удивительные страны. Многих людей здесь хорошо знал Якоб, и многие знали его – простого малого, трактирного подручного, круглого сироту...
Он улыбнулся, все еще глядя в окно: как удивились бы они, увидев его на эшафоте, как не поверили бы своим глазам и долго после казни вечерами говорили бы о нем шепотом, качая своими головами в ночных колпаках. Нет, он постарается не попасть в лапы палача, пусть досточтимый палач города Стокгольма – папаша Фридерик, как его здесь называют, – поищет себе другого простака.
Морской ветер трепал его легкие волосы, он все смотрел и смотрел в окно, на город, где прошло столько лет его жизни: нет, он ничем не повинен перед ними, перед своими знакомыми горожанами. И вряд ли они подумают о нем дурно. Они не слишком жалуют наемников-моряков, этих пиратов и проходимцев с больших дорог, которым ничего не стоит убить человека. Без восхищения они смотрят на парады рейтар и драгун, на королевскую гвардию и легкую пехоту. Все дороже и дороже делается жизнь, все больше и больше молодых ребят угоняют на войну, и все это только для того, чтобы про Карла XII говорили как про Александра Македонского...