Россия молодая. Книга 2
Шрифт:
Наверху с новой силой загрохотали выстрелы, Рябов сказал:
– Вот тебе и кончили. Афонька Крыков им даст еще, нахлебаются с ним горя...
Опять завыли, закричали шведы, с грохотом, стуча коваными и деревянными башмаками, полезли наверх по трапу. Мимо проволокли кого-то – стонущего и вопящего.
– Раненый, небось! – сказал Митенька.
– То-то, что раненый! – ответил Рябов. – Не лезь, куда не надобно, и не будешь раненый. Чего им у нас занадобилось? Где ихняя земля, а где наша? Шаньги двинской захотели, вот – получили шаньгу! Да оно
Он опять стал жадно слушать. Вниз, мимо канатного ящика, все волокли и волокли стонущих и охающих шведов – им, наверное, крепко доставалось там, наверху, где шел бой, – а навстречу по трапу, жестоко ругаясь, гремя палашами, копьями, мушкетами, лезли другие – взамен раненых и убитых.
– Вот тебе и пришли тайно! – вдруг с веселом злобой в голосе сказал Рябов. – Как же! Проскочили шанцы без единого выстрела, купили таможенников. Небось, в городе сполох ударили, в крепости на валах пушкари с пальниками стоят, а здесь, по Двине, за каждым кустом – охотник!
4. ДРАГУНЫ, НА ВЫРУЧКУ!
При первых же выстрелах на корабле таможенный пушкарь Акинфиев велел своему подручному солдату Смирному идти к драгунскому поручику Мехоношину за приказанием – палить из пушки. Солдат Смирной, недавно узнавший о том, что шведские воры повесили возле Сосновца его старого деда кормщика Смирного, был все еще словно пришибленный, не сразу откликался, когда его звали, не сразу понимал, что от него хотят.
– Степка, тебе говорю! – повторил Акинфиев, возясь под навесом около своей пушки.
Смирной поднялся с обрубка, на котором сидел, виновато переспросил, куда идти, и, шибко пробежав плац, сунулся к поручику в избу. Там он его не нашел и уже медленнее отправился к берегу, где густою толпой стояли драгуны, вслушиваясь в шум сражения на воровском корабле.
– Поручика не видали, ребята? – спросил Смирной.
– Да его здесь и не было! – ответил высокий, могучего сложения, драгун Дроздов.
Другие драгуны тоже сказали, что не видели поручика. Смирной еще потолкался в толпе и побежал к вышке. Там караулил и смотрел в подзорную трубу таможенник Яковлев, больной лихорадкою.
– Ей, Лександра Иванович! – крикнул, задирая голову, Смирной.
Яковлев был солдат старый, основательный, и другие таможенники с драгунами привыкли уважать его.
– Ну, чего тебе, Степан? – спросил сверху Яковлев.
– Поручика ищу. Нет на вышке?
– Найдешь его! – загадочно ответил Яковлев.
Смирной подумал и поднялся к нему наверх. Отсюда были ясно видны вспышки выстрелов на шкафуте и на шканцах шведского корабля. Смирной спросил:
– Где ж поручик-то, Лександра Иванович?
– А убег, собака! – лязгая зубами и крепко кутаясь в меховой тулупчик, ответил Яковлев. – За караулкой жеребца сам заседлал и пошел наметом.
– Убег?
– То-то, что убег.
– Как же мы теперь? Палить нам али нет?
– А вы палите. Афанасий Петрович приказал?
– Приказал.
– Ну и палите на доброе здоровье!
– Как
Яковлев плотнее запахнул на себе тулуп и сказал, что палить надо, иначе в городе не узнают, что вор пришел, и не будут готовы к встрече. Что же касается поручика Мехоношина, то пусть Смирной не сомневается, поручик – собака, надо теперь все самим делать.
Смирной сбежал вниз и передал Акинфиеву – палить. Акинфиев поджег в горшке с угольями фитиль и вжал его в затравку. Тотчас же в ответ загремела пушка и на ближней сигнальной батарее, и одно за другим пошли палить орудия вдоль берега Двины, сообщая на цитадель и в город о том, что вражеские корабли пришли, что сомнений больше нет, что сражение началось...
Все выше и выше по Двине гремела пальба, в маленьких прибрежных церквушках, в монастырях, сильно, с воем ударили набаты, мужики-рыбаки двиняне подпоясывались, выходили к берегу с рогатинами, с топорами, с самодельными копьями. В Николо-Корельском монастыре ратники-монахи побежали по стенам, воротники с бердышами заперли скрипящие на ржавых петлях ворота, завалили бревнами, пошли носить наверх битый камень – к бою.
Драгун Дроздов говорил:
– Оно как же получается? Наших бьют смертно, а мы глядим? Слышь, на корабле палят!..
– Да поручика-то нет? – ответил другой драгун – жилистый черный Мирохин. – Без приказания, что ли, пойдем?
По воде глухо доносились удары набатных колоколов, дальние пушечные раскаты. Драгуны заговорили громче, к ним подошел Яковлев, перебил спор:
– Чего расшумелись, буйны головы? Удрал ваш поручик, сбежал от вас, покинул войско свое. Садитесь по коням, да и за ним. Ваше дело такое – солдатское...
И крикнул:
– Пушкари! Ступай сюда!
Смирной, пушкарь Желудев, маленький Акинфиев, таможенный писарь Ромашкин, которому «вступило в ногу» и который поэтому остался на берегу, кладовщик таможенников Самохин и солдат Шмыгло – подошли ближе. Яковлев громко им приказал:
– Бери мушкеты, крюки абордажные, пищаль с вышки. Спускай карбас – пойдем на выручку.
– Ишь, какие богатыри, – на выручку! – сказал Мирохин.
– То-то, что богатыри! – ответил писарь Ромашкин. – Небось, выручим...
Карбас спустили быстро, драгун Дроздов крикнул:
– Стой, Лександра Иванович, мы с вами!
И побежал к причалу. За ним, громыхая сапогами по дощатому настилу, бежали драгуны, кричали:
– Эй, мушкеты возьмем!
– Погоди, таможня!
– Копья бери, ребята...
Дроздов вдруг заругался:
– Стой! По-глупому делаем! Что ж, они с корабля карбаса не приметят? Стой, погоди!
Драгуны столпились вокруг него, он объяснял:
– Ударят из пушек – и пропали мы все. Раздевайся до исподнего до самого – и поплывем. По якорному канату вылезем с ножами в зубах, наделаем там делов. А как кашу заварим, другие могут и в лодейке малой подплыть – с мушкетами, с ружьями... Лександра Иванович, ты где?