Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)
Шрифт:
Несмотря на идеалистические представления о ходе исторического процесса, декабристы внесли в историческую науку революционную страсть борцов с социальной и политической несправедливостью, которая помогла им избавиться от непомерной идеализации царизма, господствовавшей до них в русской историографии.
В середине XIX в. складывалась так называемая юридическая, или государственная, школа историков (К. Д. Кавелин, С. М. Соловьев и др.), представлявшая собой либерально-буржуазное направление в исторической науке. Отстаивая тезис о закономерном ходе исторического процесса, С. М. Соловьев рассматривал историю России конца XV — начала XVI в. как время перехода родовых отношений между князьями в государственные. Борьба старого порядка с новым, начавшаяся при Иване III, продолжалась при Василии и завершилась при Иване Грозном. В деятельности же самого Василия III С. М. Соловьев отмечал «необыкновенное постоянство, твердость в достижении раз предположенной цели, терпение, с каким он истощал все средства при достижении цели, важность которой он признал». В целом же у Василия III С. М. Соловьев вслед за Карамзиным не видел ничего существенно нового по сравнению с княжением его отца, только «Василий не был так счастлив, как Иоанн» [53] .
53
С.
Основной комплекс летописных источников и посольских дел у С. М. Соловьева не превышал то, что было известно Н. М. Карамзину. Шире привлечены были им актовые материалы, опубликованные в 30-х — начале 50-х годов XIX в. (Акты Западной России, Акты Археографической экспедиции, Акты исторические, Дополнения к Актам историческим, Акты юридические, Пискарев. Грамоты Рязанского края), памятники публицистики (сочинения Максима Грека, Вассиана Патрикеева). В этом сказывался интерес ученого к проблемам внутренней истории России.
С критикой построений С. М. Соловьева выступил в 50-е годы XIX в. идеолог славянофилов К. С. Аксаков. Концепция Аксакова сводилась к резкому противопоставлению русского исторического процесса западноевропейскому. Особенность русской истории Аксаков видел в том, что в основании Русского государства лежали «добровольность, свобода и мир», тогда как западное государство основывалось на «насилии, рабстве и вражде». «Взаимная доверенность» земли и государства — вот, по К. С. Аксакову, основа русской истории. Устанавливая этапы русской истории по столицам государства, К. С. Аксаков третьим периодом считал Московскую Русь, когда «общины или города соединяются в одно целое». В это время «государство крепнет, опираясь на земское чувство единства всея Руси» [54] . Идеалистическая схема К. С. Аксакова носила статический характер, т. е. по существу была лишена всякого историзма. Вместе с тем Аксаков верно подметил и слабость «Истории России» С. М. Соловьева, которая сводила исторический процесс к деяниям князей и царей. Призывая изучать судьбы народа, быт страны, К. С. Аксаков и другие историки славянофильского направления стимулировали исследование важных сторон исторического процесса.
54
К. С. Аксаков. Сочинения исторические. М., 1889, стр. 17, 19, 52, 53.
История России первой трети XVI в. не принадлежала к числу тех, которые привлекали к себе внимание революционеров-демократов. Ее они рассматривали только в связи с общим освещением проблемы становления самодержавия в России. Так, В. Г. Белинский время правления Василия III не выделял из общей характеристики периода утверждения российского самодержавия. Его интересовали в первую очередь личности двух Иванов — Ивана III и его грозного внука. Он писал: «Падение уделов, укрепление самодержавия, государственные формы, нравы, обычаи, сделавшиеся status quo, — вот содержание русской истории от Иоанна III до периода междуцарствия». Падение уделов и становление самодержавия — вот, по мнению В. Г. Белинского, альфа и омега того «великого переворота», который совершился в конце XV — начале XVI в. [55] Его привлекала «идея самодержавного единства Московского царства, в лице Иоанна III торжествовавшая над умирающей удельной системой». Будучи, таким образом, близким по взглядам к С. М. Соловьеву, В. Г. Белинский положительно оценивал не само по себе самодержавие, а то, что оно принесло с собой цивилизацию («с Ивана III развивалась полувосточная цивилизация Московского царства») [56] .
55
В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII. М., 1955, стр. 57; т. IX. М., 1955, стр. 506.
56
В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII, стр. 20–21, 199.
В отличие от В. Г. Белинского А. И. Герцен не склонен был идеализировать утверждение самодержавия в России. Признавая «необходимость централизации», без которой, но мнению А. И. Герцена, не удалось бы «ни свергнуть монгольское иго, ни спасти единство государства», он в то же время не думал, что «московский абсолютизм был единственным средством спасения для России» [57] . В XV «и даже в начале XVI века» оставалось еще неясным, какой из двух принципов возьмет верх: «князь или община, Москва или Новгород». События сложились в пользу самодержавия, но цена была велика: «Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни» [58] . Как мы видим, А. И. Герцен был в данном случае близок к декабристам, хотя с поправками на идеологические споры западников и славянофилов 40-х годов XIX в.
57
А. Н. Герцен. Собр. соч., т. VII. М., 1956, стр. 160
58
А. Н. Герцен. Собр. соч., т. VII. М., 1956, стр. 101.
В конце 50—70-х годов XIX в. появилось несколько работ, посвященных русским землям, вошедшим в первой трети XVI в. в состав единого государства. В книге Д. И. Иловайского о Рязанском княжестве подчеркивается наличие в рязанском боярстве двух партий — промосковской и «патриотов», т. е. сторонников независимости Рязани, борьба между которыми и привела к падению самостоятельности княжества [59] .
Не содержали каких-либо новых идей или фактических материалов разделы «Истории России» Д. И. Иловайского, посвященные времени правления Василия III.
59
Д. И. Иловайский. История Рязанского княжества. М., 1858.
60
Д. И. Иловайский. История России, т. III. М., 1890.
В силу своего общего подхода к историческим явлениям Д. И. Иловайский решающую роль в политической истории страны придавал князьям и царям. Василий III, как он полагал, «уступал своему отцу» в талантах, но «владел замечательною твердостью характера и упорным постоянством в достижении целей» [61] . Характеристика чисто карамзинская.
Иной была оценка событий 1510 г., данная Н. И. Костомаровым в книге «Севернорусские народоправства» (1863 г.), хотя источниковедческая база его книги по сравнению с трудами предшественников не изменилась. Ликвидация свободы древнего Пскова оценивалась Н. И. Костомаровым резко негативно. «Оставшиеся во Пскове прежние жители, — писал он, — пришли в нищету и скоро под гнетом нужды и московского порядка поневоле забыли старину свою и сделались холопами» [62] . Либерально-буржуазные представления у Н. И. Костомарова сочетались с идеалами федералистского устройства России.
61
Д. И. Иловайский. История России, т. III. М., 1890, стр. 69.
62
Н. И. Костомаров. Собр. соч., кн. III. СПб., 1904, стр. 181.
В общей оценке деятельности Василия III Н. И. Костомаров повторял С. М. Соловьева, усиливая несколько критику деспотического характера правления этого великого князя. «Василий Иванович, — писал он, — шел во всем по пути, указанному его родителем, доканчивая то, на чем остановился его предшественник, и продолжая то, что было начато последним. Самовластие шагнуло далее при Василии» [63] .
К. Н. Бестужев-Рюмин, испытавший воздействие как славянофилов, так и С. М. Соловьева, также считал, что «о деятельности Василия самый верный приговор произнес Карамзин» [64] .
63
Н. И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях се главных деятелей, т. I. СПб., 1880, стр. 349.
64
К. Н. Бестужев-Рюмин. Русская история, т. 2. СПб., 1885, стр. 175.
Присоединение Пскова к Москве послужило одной из тем исторического исследования историка-славянофила И. Д. Беляева. Противоречивость славянофильской концепции в его труде выразилась особенно наглядно. В самом деле, И. Д. Беляев на основе летописных источников рисует идиллическую картину народовластия во Пскове. Но одновременно умилительно рассказывает и о торжестве московского самодержавия. Так как же в конечном счете следует оценить присоединение Пскова к Москве в 1510 г.? На этот вопрос И. Д. Беляев дает однозначный ответ: «Псковское вече обратилось в шумное сборище бессмысленных крикунов». Псковичи «клеветали друг на друга в судах, шумели на вече». «Сии вольные люди уже чувствовали, что они бессильны, что сила не на их стороне, а одной свободой, без силы немного сделаешь». Поэтому Псков «смиренно вошел в разряд московских городов, признающих власть великого князя» [65] .
65
И. Д. Беляев. История города Пскова и Псковской земли. М., 1867, стр. 367, 374, 381.
Итак, начав с гимна «вольному городу», И. Д. Беляев пришел к апологии силы и самодержавия. Таков путь славянофильской концепции исторического развития России.
А. И. Никитский, сделавший много для изучения экономической истории и политического устройства Пскова, считал присоединение Пскова к Москве закономерным явлением, вызванным необходимостью противостоять агрессивным соседям России [66] .
Рассматривая русскую историю конца XV–XVII вв. под углом зрения борьбы растущего самодержавия с боярством, Е. А. Белов особенности этого процесса, характерные для первой трети XVI в., сводил к личным качествам и стремлениям монарха. «При Василии III, — писал он, — титулованные бояре, т. е. князья, сначала еще более оттеснили старых московских бояр». Но в конце княжения Василий III «стал опасаться потомков удельных князей и искать сближения со старыми боярскими родами в лице Захарьиных-Юрьевых». Это построение восходило к схеме, предлагавшейся в свое время еще С. М. Соловьевым. В деле о втором браке Василия III Е. А. Белов видел стремление боярства опереться на одного из братьев, который был бы в случае смерти бездетного великого князя Василия Ивановича «способнее возвратиться к старине». Опорой Василия III было старомосковское боярство, иосифляне и дьяки. Сам же великий князь «был очень жесток и беспощаден» [67] .
66
А. И. Никитский. Очерк внутренней история Пскова. СПб., 1873, стр. 272, 275–276.
67
Е. А. Белов. Об историческом значении русского боярства до конца XVII в. — «Журнал министерства народного просвещения» (далее — ЖМНП), 1886, № 1, стр. 102–103, 109–110.