Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени
Шрифт:
Любой переполох на улицах города должен моментально контролироваться властями. Праздным людям стрелять на улицах нельзя – им предлагается «выходить стрелять за слободами в поле, где жилья нет». Сам Петр, впрочем, не жалеет пороха на стрельбу. Плейер в своем труде 1710 года сообщает: «Когда царь, либо царевич-наследник, либо князь Меншиков в Москве или в деревне, чуть не при всяком обеде и здравице во время пиров или плясок, в дни именин и рождения вышеназванных лиц, даже по случаю выигранной победоносно неважной стычки идет беспрестанная стрельба из ружей». Москвичей уже не удивишь «потешными огнями», которые довольно часто упоминаются в дневниках иностранных дипломатов.
Петр Великий – человек регламента, бумаги, инструкции. Каждый его подчиненный в начале XVIII века должен быть вписан в иерархическую
Москвич 1680-х годов мог покидать пределы городских стен в любое время (указ 1683 года говорит: «Из города всяких чинов людей, кто куды ехать или идти похочет, пропускать без задержанья»). Назад пускали не в любой час – внушительные ворота Белого города запирались «в начале 4 часа ночи» (ночью считалось время после заката), а отпирались «за 3 часа до света». В российских городах начала XVIII века еще существовали внутренние таможни, и Петр в 1711 году указывает, что шлагбаумы должны стоять у всех дорог вдоль Земляного города, на льду Москвы-реки зимой следует делать специальные рогатки, «дабы мимо никому проезжать было невозможно». В 1718 году устанавливают размеры пошлины, взимаемой с грузов, ввозимых в Москву, – от копейки за воз дров или бревен до трех копеек за телегу досок или теса. До Камер-Коллежского вала, который станет таможенной границей города, оставалось еще несколько десятилетий.
За порядком приходилось следить и за пределами Кремля. Основная жизнь протекала здесь, в узких улочках Китай-города, Занеглименья, Замоскворечья. Указ 1695 года позволяет узнать особенность караульной службы в отдаленных частях Москвы. Петр требует особенного соблюдения порядка «в Кадашеве, в Казенной, в Басманной, в Таганной, в Сыромятной, в Барашах, в Стрелецких и в Пушкарских и в Бронных переулках».
На каждом важном проезжем перекрестке требовалось поставить специальные деревянные надолбы, врытые в землю. Каждые десять дворов должны были предоставить одного караульного, вооружение блюстителей порядка тоже описывается – это ружье, копье, бердыш или рогатина. Цель понятна – «смотреть того накрепко, чтобы воровским людем в те слободы для разбою и ни для какого воровства приходу и приезду не было».
Юст Юль в своем обстоятельном дневнике указывает, что любой богатый человек содержит сторожа, который ночью стучит в ворота и сообщает, «сколько пробило часов, дабы живущие в доме слышали, что он не спит, и знали, который час, а воры опасались бы пускаться на разбой и кражи, слыша, что во дворе бодрствуют люди».
В 1722 году в инструкции обер-полицмейстеру Москвы Петр напоминает основы охраны порядка – на ночь улицы по концам перекрываются подъемными рогатками, возле них по очереди несут караул мужчины старше 20 лет, они вооружены ружьями и дубинами, снабжены трещотками. Рогатки опускались около 23:00, а поднимались за час до рассвета. Все ночные прохожие должны были идти по городским улицам с фонарями.
Соблюдался принцип «больше трех не собираться» – «более трех человек из подлых, хотя и с фонарем» брали под караул. Если на караульщиков нападут, то они должны немедленно бить в трещотки и звать на помощь вооруженных соседей. Такие меры, если верить запискам Юля, отнюдь не были лишними: «Разбойники представляют в Москве истинное бедствие. Выйти вечером на улицу – значит подвергнуть свою жизнь опасности. Зимою без уличных убийств и грабежей не проходит ни одной ночи. Утром на улицах находят трупы ограбленных. Возле самого моего подворья и в ближайших его окрестностях за время трехмесячного пребывания моего в Москве убито 16 человек, несмотря на то что я часто высылал стражу, чтоб подстеречь этих злодеев». Еще нет Ваньки Каина, но его предшественники выполняют свою грязную работу.
Отношение к нищим
Город с его относительно сытой жизнью всегда привлекает нищих и праздношатающихся. В деревне нужно бороться со скудной российской почвой, а в городе излишки еды почти всегда найдутся. И. Г. Прыжов в своем труде «Нищие на святой Руси» пишет, что в Москве ведущие страннический образ жизни
На поминках по царю Федору Алексеевичу, умершему в 1682 году, 300 нищих кормили пять дней подряд, каждому досталось «по чарке вина двойного и по кружке меду». Прыжов рисует устрашающую картину: «Прокураты и целые строи калик и лазарей ходят, ползают, лежат, гремят веригами, трясутся… Ими наполнены княжеские и царские терема… Ими набиты все церкви, а церквей много». Петр начинает с нищенством довольно решительную борьбу. В отношении нищих, не числящихся за конкретными богадельнями, предлагается простая и действенная схема – их расспрашивают, бьют батогами и отсылают «в прежние их места» хозяевам. Среди хозяев могли числиться бояре, вотчинники и монастыри.
Нищие работали и жили в богадельнях. Милостыню на московских улицах при Петре собирать запрещено – кто «похочет дать милостыню, то им отсылать ее в богадельню». Корнилий де Бруин пытался оправдать поступок русского монарха: «Желая уничтожить это зло, его величество запретил нищим просить по улицам милостыни; с другой же стороны, он запретил всем без исключения и подавать милостыню, под опасением взыскания пени в пять рублей… В то же время, чтоб обеспечить существование бедных, заведены близ каждой церкви – как внутри, так и вне Москвы – богадельни, на содержание которых царь приказал отпускать ежегодно жалованье». Подобные строгие меры и запреты на милостыню, конечно, прижились в Москве не сразу: на Руси любили нищих, они приносили в город свежие новости, могли развлечь хозяев песнями и сказками. Иван Посошков, один из сторонников Петра, тут круто не согласен со своим патроном: «Бог положил предел, что давать милостыню, а судьи наши за то штрафуют».
Петр считает, что от праздношатающихся растет число преступлений и пожаров, что они «на шпионство от бунтовщиков и изменников подряжаются» и «простой народ к презорству властей преклоняют». Петр сокрушается, «сколько тысящ в России обретается ленивых таковых прошаков». Всякий попрошайка должен знать свое место: крепостного – к помещику, молодого – на государственные работы, маленького – на воспитание в семью либо в школу.
Особенно подозрительно Петр относился к молодым нищим: «Здоровых, когда поймают, в каторжную работу с наказанием отсылать, ибо в таковых много воров бывает, и чуть не все». К перехожим каликам Петр тоже относится с нескрываемым презрением: «Ленивыя оные нахальники сочиняют некая безумная и душевредная пения, и оная с притворным стенанием перед народом поют, и простых невеж еще вящше обезумливают, приемля за то награждение себе». Да, при Петре в электричке не поиграешь и не попоешь…
Дерево или камень?
Москва всячески противилась внедрению камня. Противостояние двух материалов видится нам одной из главных вех московской истории. Москвичи считали дерево здоровым материалом – оно «дышало», хотя и быстро горело. Настоящим бичом средневековой Москвы были отнюдь не эпидемии, а пожары, причем если в XIX веке на пожары любил приезжать полицмейстер, то в начале XVIII века во время крупных бедствий среди огня появлялся сам Петр. К. де Бруин описывает одно из происшествий, когда загорелся крупный дом в Немецкой слободе: «Царь тотчас же явился сам на пожар и лично давал надлежащие распоряжения для прекращения огня, как это его величество делает и всегда в подобных случаях. В Москве есть особая стража, наблюдающая во все часы ночи и поднимающая тревогу немедленно, как только произойдет подобное несчастие».
После пожара истый москвич ехал на Трубную площадь, где находился Лубяной торг, покупал там готовую избушку и лениво возводил ее на прежнем месте. «Относительно зданий, ничто мне не показалось здесь так удивительным, как постройка домов, которые продаются на торгу совершенно готовые, так же как и покои и отдельные комнаты. Дома эти строятся из бревен или древесных стволов, сложенных и сплоченных вместе так, что их можно разобрать, перенести по частям куда угодно и потом опять сложить в очень короткое время», – писал К. де Бруин. Многие церкви первоначально были деревянными. В переулках Остоженки до сих пор стоит церковь Ильи Обыденного, возведенная в давние времена в деревянном варианте всего лишь за один день.