Россия - Век XX (Книга 1, Часть 2)
Шрифт:
Нет сомнения, что без подобных "мероприятий" власть была тогда немыслима вообще. Но книга К. Я. Лагунова убеждает, что народ не желал самого существования власти: он лелеял мечту именно о безвластном бытии и, стряхивая с себя большевистскую власть, считал задачу выполненной: "Отвоевав свое село, мужики разбредались по дворам..." (с. 141).
Выделившаяся из повстанцев власть создала и свои карательные органы в частности "следственные комиссии". Председателем одной из этих комиссий был назначен сельский священник Булатников (вероятно, как грамотный человек).
"По его предложению, - сообщает К. Я. Лагунов, - приговаривались к расстрелу коммунисты и беспартийные советские служащие. Когда во время
– Всех тюкнуть.
– Не твое дело, батюшка. Уходи, - вступился за пленных один крестьянин. Но батюшка все же настоял на своем, красноармейцев расстреляли... Приговоренных Булатниковым учителей, избачей, коммунистов убивали специальным молотком с напаянными зубьями и вилами с зазубренными концами" (с. 158).
К. Я. Лагунов на всем протяжении своей книги говорит о жестоких насилиях большевистской власти в Сибири, но - и это делает ему честь - не замалчивает и карательную практику противоположной стороны:
"Дикая ярость, невиданные зверства и жестокость - вот что отличало крестьянское восстание 1921 года... Коммунистов не расстреливают, а распиливают пилами или обливают холодной водой и замораживают. А еще разбивали дубинами черепа; заживо сжигали; вспарывали животы, набивая в брюшную полость зерно и мякину; волочили за скачущей лошадью; протыкали кольями, вилами, раскаленными пиками; разбивали молотками половые органы; топили в прорубях и колодцах. Трудно представить и описать все те нечеловеческие муки и пытки, через которые по пути к смерти прошли коммунисты и все те, кто хоть как-то проявлял благожелательное отношение к Советской власти..." (с. 104). И это не было особенностью именно сибирской повстанческой власти.
В последнее время во всем мире признаны важность и ценность так называемой "устной истории" ("oral history"), которая подчас надежнее письменных источников. И я считаю целесообразным сослаться на рассказы знакомой мне более сорока лет женщины, находившейся в свое время в самом эпицентре знаменитого Тамбовского восстания (1920-1921 годов).
А. П. Блохина родилась и до начала 1930-х годов жила в деревне Васильеве Моршанского уезда (ныне - Пичаевский район) Тамбовской губернии, затем ее семья была "раскулачена", и ей пришлось покинуть родные места, о жизни в которых она до конца своих дней вспоминала как об утраченной благодати. Анна Петровна сохранила изначальную нерушимую веру в Бога и до самых преклонных лет постоянно посещала храм. Слово "коммунисты" в ее устах всегда имело бранный смысл, ибо они, по ее представлениям, напрасно свергли царя (хотя на деле его свергли другие), порушили вековой уклад жизни и пытались уничтожить Церковь. "Ленин весь свет перевернул", - часто повторяла она.
В 1965 году поэт Анатолий Передреев, хорошо знавший Анну Петровну, написал о ней восхищенное стихотворение, в котором так обращался к ней:
Ты...
Всею сущностью осталась
В деревне брошенной своей.
Осталась в ней улыбкой детской,
Обличья каждою чертой,
И всею статью деревенской,
И деревенской добротой...
А. П. Блохина не забывала о тяжких и, кроме того, по ее убеждению, совершенно бессмысленных насилиях "коммунистов" над крестьянами, но она не раз вспоминала (впервые я услышал ее рассказы еще в конце 1950-х годов) и о предводителе тамбовских повстанцев А. С. Антонове, которого она видела в своем родном Васильеве. По его приказу совсем еще юным васильевским комсомольцам, ранее участвовавшим под давлением "продотрядовцев" в изъятии хлеба у зажиточных крестьян, вспарывали и набивали зерном животы... И земляк Анны Петровны - Антонов,
К. Я. Лагунов сообщает в своей книге, хотя и лаконично, о том, что сибиряки очень быстро "разочаровались" в созданной в ходе восстания власти, и народ "не только спешил покинуть повстанческие полки, но и помогал Красной армии поскорее затушить пламя восстания... Народ запалил восстание, народ его и гасил" (с. 160).
И естественно полагать, что за краткий срок сибирякам стало ясно: власть, какой бы она ни была, остается властью с ее неизбежными "повинностями", и, помимо того, в пору Революции любая власть не может не быть жестокой, даже предельно жестокой. И стремление пойти на смерть ради защиты одной жестокой власти от другой в какой-то момент становится сомнительным делом, что столь ярко воплощено, например, в метаниях Григория Мелехова...
Нельзя не сказать еще и о том, что сегодня едва ли не господствует стремление преподносить подавление народных восстаний большевистской властью как расправу всесильных палачей над беспомощными и ни в чем не повинными жертвами. Плохо не только то, что подобная картина не соответствует действительности; еще хуже и даже гораздо хуже другое: при подобном истолковании, в сущности, принижается и обессмысливается вся история России эпохи Революции. Ибо коллизия "палачи и жертвы", конечно, крайне прискорбная коллизия, но отнюдь не трагическая, если иметь в виду истинный, высокий смысл этого слова.
Подлинная трагедия (как в истории, так и в искусстве) есть смертельное противоборство таких сил, каждая из которых по-своему виновна (в данном случае речь идет о глубоком понятии "трагическая вина") и по-своему права.
Нетрудно предвидеть, что это утверждение вызовет сегодня у многих людей патриотического умонастроения решительный и даже негодующий протест, ибо очень широко распространилось мнение, согласно которому даже и сама идея социализма-коммунизма, исповедуемая большевиками, была "пересажена" с Запада и полностью чужда России, - и, значит, ни о какой "правоте" большевистской власти не может быть и речи.
В действительности все обстоит сложнее. Во-первых, идея социализма-коммунизма и определенные опыты практического ее осуществления характерны для всей истории человечества, начиная с древнейших цивилизаций Европы, Азии, Африки и Америки (до ее "открытия" европейцами). Это убедительно, с опорой на многочисленные и многообразные исторические факты, было показано в труде И. Р. Шафаревича "Социализм как явление мировой истории"112. К сожалению, Игорь Ростиславович уделил очень мало внимания истории этой идеи в России, ограничившись ее "торжеством" здесь в XX веке. Это не упрек (ибо вообще не очень уж корректно судить об исследовании не на основе того, что в нем есть, а исходя из того, чего в нем нет), но именно сожаление.
Термины "коммунизм" и "социализм" в их современном значении сложились сравнительно недавно (как считается, термин "социализм" ввел французский мыслитель Пьер Леру в 1834 году, а "коммунизм" - француз же Этьен Кабе в 1840-м), и почти сразу оба эти термина были освоены русской мыслью; притом - что весьма многозначительно - о них стали рассуждать не только так называемые западники (хотя эта ошибочная точка зрения широко распространена), но в равной мере и славянофилы. Правда, А. С. Хомяков, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин отнеслись к западным толкованиям социализма-коммунизма сугубо критически, как они относились к современной им идеологии Запада вообще; тем не менее они видели в самой этой проблеме глубокий смысл.