Россия времени Ивана Грозного

Хорошкевич Анна Леонидовна

Целью задуманного похода был «господин Великий Новгород». Вокруг города устроили «великия сторожы и крепкия заставы», чтобы «ни един человек из града не убежал?).⁷ Первый отряд опричников, вступивший в город 2 января 1570 г., начал с грабежа монастырей. 6 января в Новгород въехал сам государь всея Руси с основным войском и отрядом стрельцов в 1500 человек. Террор достиг своего апогея. Был схвачен архиепископ Пимен. Опричники ежедневно топили в Волхове по 1000–1500 человек и следили за тем, чтобы никто не спасся, «прихватывая багры и рогатины, людей копии прободающе и топоры секуще, и во глубину без милости погружаху».⁸ В синодиках сохранились страшные холодной деловитостью записи о казни холопов, крестьян, горожан. Для обозначения расправы над ними употреблялось безликое слово «отделано». Так, во время Новгородского похода «по Малютине скаске новгородцов отделал тысящу четыреста

девяносто человек, и с пищалями отделано 15 человек». Кроме бояр и опальных деятелей, нещадно истреблялись многие из их людей, была перебита преданная И. П. Федорову челядь.⁹ Округа в радиусе 200–300 км была опустошена опричными рейдами, хлеб сожжен, скот уничтожен, пострадали и крестьяне. Тяжелым испытаниям подверглась и карельская деревня. Документы пестрят такими записями: крестьянина «опричнина замучили, живот пограбили, двор сожгли».¹⁰ Число жертв в Новгороде достигало нескольких тысяч.¹¹ Опустошенный и обескровленный город навеки потерял значение соперника Москвы, превратившись в рядовой город Российского царства, полностью подчиненный московской администрации. В 1571 г. торговая сторона Новгорода, а также Бежецкая и Обонежская пятины Новгородской земли были взяты в опричнину. К Вологодской епархии были причислены владения новгородского архиепископа, находившиеся в опричнине, — Двина, Каргополь, Турчасов, Вага с уездами. Были ликвидированы привилегии гостей — сурожан^{17}, а их самих переселили в Москву.

Передача в опричнину новых территорий, так же как и погром Новгорода, должна была поправить финансы великого князя, пострадавшие от непосильного бремени войны и дворцовых расходов. Сокровища Великого Новгорода стали достоянием царя, самолично присутствовавшего при изъятии из Софийской казны драгоценной утвари, книг, икон. 13 февраля «милостивый царь-государь» покинул обезлюдевший город, оставшееся население которого было обречено на голод. Тысячи возов с награбленным имуществом сопровождали Ивана IV в обратный путь. Обогатился не только он, но и его верные слуги. «Когда я выехал с великим князем, — рассказывает один из участников этого похода Г. Штаден, — у меня была одна лошадь, вернулся я с 49-ю, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра».¹² Царский поезд двигался по пустынным местностям. «Все посевы в полях, селах, городах и дворах были сожжены и уничтожены, так что в стране начался такой голод, какого не было со времени разрушения Иерусалима», — писали Таубе и Крузе.¹³

И. С. Пересветов когда-то видел в янычарах Магмета-Салтана «гораздых стрельцов огненыя стрелбы» — образец войска, верную опору царя в борьбе с внешними и внутренними врагами. Новгородский поход, эта, по словам К. Маркса, «кровавая баня»,¹⁴ показал, что опричное войско превращалось в сборище мародеров, живших грабежами и убийством мирного населения, соревновавшихся в жестокости по отношению к каждому, кого им угодно было представить врагами царя, и в раболепстве по отношению к царю.

Из Новгорода Грозный направил карательные экспедиции в Нарву и Ивангород, а сам двинулся в Псков. Несмотря на встречу царя хлебом-солью, псковичам не удалось избежать казней: погибли игумен Псково-Печерского монастыря Корнилий, известный антимосковскими настроениями, и келарь Вассиан Муромцев, состоявший в переписке с Курбским. Дальнейшие казни якобы остановил юродивый Никола. Дело, конечно, не столько в юродивом, сколько в ином характере отношений царя к Пскову, который он по традиции считал своим союзником. Впрочем, церковная казна Пскова перешла в руки царя.

В итоге новгородского похода были уничтожены обособленность и экономическое могущество Новгорода. Наряду с этим новгородский поход резко ухудшил экономическое положение крестьян. В 1571 г. селения Шелонской пятины на две трети обезлюдели, превратившись в «громадные кладбища, среди которых кое-где бродят еще живые люди».¹⁵ Голод, царевы подати, нападения «свейских немцев» (шведов. — Авт.)¹⁶ и опричников выгоняли крестьян с насиженных мест. «Правеж» (опричный суд) Басарги Леонтьева в Поморье напоминал налет саранчи. Был наложен колоссальный штраф на жителей волостей Шуи, Кеми, Корети, Кандалакши и Умбы. Отошедшая в опричнину волость Варзуга «запустела от гладу, и от мору, и от Басаргина правежу».¹⁷

Разорение коснулось и центральных районов, Крестьяне видели причины запустений в «лихом поветрии», проезде «сильных и ратных людей», уплате податей с пустых земель. Они говорили, что «изнемогают ото всяких государевых податей, потому што платят з живущего и за пуста». Максимальные размеры собственной запашки феодала во второй половине XVI в.,

по наблюдениям В. И. Корецкого, достигают 40–50 % всей обрабатываемой земли в том или ином владении. По подсчетам А. Г. Манькова, барщина составляла в 60-е годы две трети всех крестьянских повинностей. Рост барщины и увеличение размеров товарного хлеба в руках помещиков вызывали необходимость в транспорте. Подводная повинность (обязанность перевозки хлеба) тяжелым бременем ложилась на плечи крестьян. Каждая поездка в Москву даже для крестьян ближайших к столице местностей занимала неделю, а то и две непродуктивно истраченного времени. Одновременно с втягиванием феодалов в товарно-денежные отношения происходило вытеснение крестьян с рынка. Феодалы, по преимуществу церковные, скупали хлеб у своих же крестьян и, пользуясь даровой рабочей силой, отправляли его в город на рынок. Они получали возможность реализовать хлеб по цене ниже, чем крестьяне, и закрепить свое господство на внутреннем рынке. Робкие попытки крестьян участвовать в торговле подавлялись складывающейся монополией феодалов.

В годы опричнины и Ливонской войны росла не только барщина. Наряду с ней увеличивался и оброк. В одной Обонежской пятине в 1563 г. сравнительно с 1533 г., по подсчетам И. Л. Перельман, оброки в государевых оброчных волостях выросли в 4–6 раз. Тот же процесс происходил и в вотчинах и поместьях. Ухудшение положения крестьян в годы опричнины не прошло незамеченным. Таубе и Крузе писали: «Бедный крестьянин уплачивал за один год столько, сколько он должен был платить в течение десяти лет».¹⁸ В то же время были и богачи. «Некоторые крестьяне страны имеют много денег», — отмечал один из современников.¹⁹ Налоги взимались под угрозой нового правежа безо всякого внимания к судьбам крестьян. В случае неуплаты недоимок крестьяне должны были платить вдвое. Новые господа из опричного корпуса царя Ивана принесли с собой новые беды для крестьянина. Пользуясь положением калифов на час, они старались выжать из подвластного им населения максимум возможного. Ударяя одним концом по вельможному господину, опричная дубина еще с большей силой обрушилась на русского крестьянина и посадского человека.

ЗАКАТ ОПРИЧНИНЫ

В то время как Грозный довершал кровавую расправу с новгородцами, в Российское царство двигалось посольство Речи Посполитой во главе с Я. А. Кротовским. Переговоры, едва начавшись в мае 1570 г., прервались в связи со слухами о появлении огромного войска крымцев под Рязанью и Каширой. Иван IV отправился с войском навстречу ему. Но оказалось, что набег был уже отбит. Позднее царь жестоко расправился с одним из воевод — В. Прозоровским, дрогнувшим при встрече с крымцами. Он заставил его брата Никиту напустить на Василия медведя, который и растерзал злополучного военачальника. Несмотря на успех похода, на Оке было оставлено большое войско во главе с И. Д. Вельским, И. Ф. Мстиславским и М. И. Воротынским.

Опасность очередного нападения крымцев вынудила царя поспешить с заключением перемирия с Речью Посполитой. Кроме того, еще в 1569 г. в Москву просочились слухи о желании «взять на Великое княжество Литовское и на Польшу царевича Ивана».¹ В 1570 г. польские послы открыто говорили о такой возможности. 20–22 июня были выработаны условия приемлемого для обеих сторон трехлетнего перемирия, которое должно было подготовить почву для заключения прочного мира.

Установив мирные отношения с Речью Посполитой, приняв под свой протекторат «Ливонское королевство», глава которого — датский герцог Магнус — должен был жениться на ближайшей родственнице Грозного, дочери Владимира Андреевича, который объявлялся невинно пострадавшим из-за наветов клеветников, Россия вступила на путь разрыва со Швецией. Во время переговоров с Магнусом был выработан план осады Ревеля. Послы нового шведского короля Юхана III во главе с епископом г. Або Павлом, прибывшие в Новгород осенью 1569 г. с целью возобновления мирных отношений, прерванных в связи с низложением Эрика XIV, не были приняты царем. Потом их отправили в ссылку в Муром за то, что они отказались принять условием мира со Швецией выдачу России Екатерины Ягеллонки, жены Юхана III.

Разрыв со Швецией свидетельствовал об отказе Грозного от проекта тройственного англо-шведско-русского союза. Королева Елизавета обещала русским послам в мае 1570 г. только одно: убежище царю в Англии, буде «по тайному ли заговору, по внешней ли вражде» он окажется вынужден покинуть родину. Уклончивая позиция Елизаветы вызвала ярость Грозного. В письме к Елизавете осенью 1570 г. он резко порицает ее за политику, проводимую по отношению к России, и язвительно укоряет за то, что Англией вместо нее («мимо тебя») управляют «не токмо люди, но мужики торговые, и о наших о государских головах и о честех и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков». Вот эти-то «прибытки» Грозный отнял: осенью 1570 г. все торговые привилегии Московской кампании были ликвидированы. В Вологде было прекращено строительство судов и барж, предназначенных для бегства царя в Англию.