Россия загробная
Шрифт:
Генерал Затрапезников в длинном сером пальто и без головного убора быстро прошел по коридору, не обращая внимания на людей, попадавшихся ему по пути. Он их будто сметал своим движением. Люди прижимались к стенам, пропуская мимо себя мужчину с неприятным властным лицом и устремленными в пустоту глазами. Впереди него шли два молодых офицера, сзади еще три. У всех них были глаза овчарок. Еще несколько человек, не смотря по сторонам, поспевали следом, и в руках их покачивались одинаковые черные "дипломаты" с кодовыми замками.
Через пять минут директор ФСБ уже склонился над огромной картой, расстеленной перед ним на длинном столе. На карте
Директор спецслужбы был старый оперативник. Он прошел все лестницы, коридоры и закоулки этой сложной работы. Когда-то в молодости он ходил топтуном за диссидентами, потом сидел в доме напротив американского посольства и руководил подглядкой и прослушкой. Сейчас его глаза испытующе скользили по карте, выпытывая у нее дыры в обороне города. Звонок президента застал его в комнате отдыха, где он, сидя под огромным раскидистым лимонным деревом, выращенным им собственноручно из косточки, по старой привычке разведчика пил напиток вероятного противника, то есть односолодовый американский виски; по старой же привычке, оставшийся еще с советских времен, он встал с бежевой телефонной трубкой в руке и весь разговор вел стоя. Когда он услышал от президента, что смерти больше нет, то прежде всего подумал о том, что президент сошел с ума и возникла чрезвычайная ситуация, не прописанная в служебном регламенте, но он подавил в себе такую мысль как позорную. Голос президента, которого он про себя, в своих мыслях, всегда называл "коллега", был спокоен и холоден. И тогда он понял, что ситуация действительно исключительно серьезная.
Глаза его вдумчиво исследовали карту. Вокруг леса. Это и была главная опасность. Он уже видел бородачей в камуфляже, которые вереницей шли к городу Протвино вдоль дачных заборов с дымящимися мангалами и прудов с купальщиками. Ох, уж это наше беспечное население, никто же и не позвонит! Американские агенты, скорее всего, используют обыкновенный рейсовый автобус из Москвы. Склоняясь над картой, он затылком чувствовал объективы натовских фотокамер, установленных на спутниках и беспрерывно снимающих тихий приокский город с огромной высоты. Он должен был предусмотреть и это. Наверняка они анализируют движение в городе и по скоплению черных машин уже поняли, что что-то происходит. Но что они знают? Чего еще не знают? Что предполагают? Что не предполагают? О чем сейчас докладывают его коллеге и визави в Лэнгли? Это была игра со многими неизвестными. Ничего не сказав, он со всегдашним строго-недовольным выражением лица выпрямился над картой и молча кивнул своему заместителю, генерал-полковнику Охранителеву, стоявшему поодаль. Охранителев был в камуфляже и руководил работой на месте.
— Какой твой анализ? — спросил он своего зама, когда они уединились в кабинете на втором этаже. Кабинет был уже оборудован так, чтобы защитить
— После такого уже и не знаю я, чего ожидать! — Охранителев зло двинул квадратной волевой челюстью. У него было коричневое лицо с грубыми морщинами. Руки у него были крупные и тоже коричневые. Пол-жизни он проработал в Африке и Азии, где руководил деятельностью бесчисленных племенных партизанских армий. Он их стравливал в интересах Москвы, мирил в интересах Москвы и в интересах Москвы пил с вождями африканскую жгучую самогонку. В его домашнем фотоальбоме были фотографии, на которых он был снят со связкой бананов на шее и огромным пистолетом "Люгер" в руке. Старые кадры, самые надежные кадры в стране. В молодых директор ФСБ Затрапезников не верил, кишка тонка, только о деньгах думают. — Чего-чего, но отмены смерти я никак не ожидал, Петрович!
— Никто не ожидал, — сдержанно сказал Затрапезников, самим тоном подчеркивая, что не следует отвлекаться от главной темы разговора. — Изучение оперативной обстановки приводит к выводу, что возможны неожиданности. Ты как, хорошо тут осмотрелся? Готов?
— Эти физики… ты сам понимаешь… сложный контингент. Какие неожиданности?
— Думаю, надо смотреть за окрестными лесами. А Вермонт этот… он как?
— Мальчишка себе на уме.
— За ним смотрят?
— Накрыли уже колпаком. Хотелось бы знать, чего ожидать и откуда.
— Есть утечки, — директор спецслужбы вздохнул с усталостью человека, знающего, что потребность людей в болтовне не имеет границ. — Знаю, что коммунисты уже собирались в узком составе и обсуждали проблему.
— Эти? — в презрительном движении тяжелой челюсти Охранителева была оценка.
— Эти. Разойдется я, думаю, в двое суток… За двое суток ты тут, уж будь добр, замкни город так, чтоб мышь не проскочила… Весь спецназ тебе отдали, сами голые теперь сидим… Тут черед два дня такой шум будет!
— Я понимаю. Чего ждать, скажи? Что говорят аналитики? — он имел в виду аналитический отдел службы, состоявший из ста сорока профессионалов анализа, день и ночь писавших варианты развития событий.
— Жди всего. Из лесов террористов. На автобусах подъедут агенты ЦРУ. На электричках прибудут британцы. Моссад наверняка уже тут, и давно. Но это полбеды, мы с коллегами работаем, работали и будем работать… Хуже другое, сейчас со дна начнет тучами всплывать всякая дрянь. Начнут тут бизнесменничать, приватизировать… Ты понял, о ком я? Ты жди, скоро явятся устраивать тут первые ООО… Жди изо всех сил, ты понял!?
— Так точно, товарищ генерал армии.
Они помолчали, глядя друг на друга. И у начальника службы, и у его заместителя были мрачные лица. Они видели в своей жизни все: и ночную толпу, которая в том страшном августе собиралась штурмовать здание Комитета, и тот подъемный кран, который взял Феликса Эдмундовича за шею и под улюлюканье хулиганов вздернул в ночное небо, и падение Службы, и ее медленный трудный возврат, и новый расцвет, когда крышевать приходилось чуть ли не всю российскую экономику.