Россия. Путь к Просвещению. Том 2
Шрифт:
«Недоросль» Фонвизина
Мы не знаем, когда Фонвизин написал «Недоросля». Пигарев относит начало работы над пьесой к лету 1779 года. Основанием для такого заключения послужило свидетельство друга Фонвизина, И. А. Дмитриевского, который в том году сообщал: «Денис Иванович пишет комедию с великим успехом» [Пигарев 1954: 151]. Макогоненко утверждает, что Фонвизин закончил сочинение «в конце 1781 года» [Макогоненко 1961: 261], а Пигарев – что пьеса была закончена только в январе – феврале 1782 года. Один из современников Фонвизина сообщал о завершении работы над комедией в письме от 11 марта 1782 года [Пигарев 1954: 151]. В 1782 году Фонвизин пытался организовать театральное представление. Впервые «Недоросль» появился на сцене в Петербурге, 24 сентября 1782 года. В Москве, несмотря на все усилия Фонвизина, пьесу поставили только в мае 1783 года, а затем она шла в основном в домашних театрах, а не на публичной сцене [Рассадин 2008: 251–253].
История создания «Недоросля» и его первых представлений интересна тем, что она, вероятно, совпала по времени с разработкой Фонвизиным и Паниным конституционного проекта.
Слово «недоросль» в переводе на английский относится к молодому человеку, не достигшему совершеннолетия, не имеющему права вступать в брак, заключать договоры или (в применении к нашему времени) голосовать; либо не достигшему зрелости, не отвечающему за свои поступки и нуждающемуся в дополнительном образовании, чтобы начать исполнять обязанности взрослого человека. Выбранное Фонвизиным слово «недоросль», безусловно, подразумевает как правовую, так и духовную незрелость такого рода, но также оно является термином, обозначавшим юношу дворянского происхождения, еще недостаточного взрослого для поступления на государственную службу. Если во времена Петра I юноша мог поступить на службу не ранее 15 лет, то во времена Екатерины – не ранее 18. Поскольку при Петре служба для дворян была всеобщей обязанностью, термин «недоросли» во множественном числе применялся ко всей совокупности несовершеннолетних дворян и обозначал их отношение к государству, то есть обязанность служить в будущем. Таким образом, при Петре термин «недоросль» по определению имел политическую окраску, которая во времена Екатерины сохранялась, но уже становилась архаичной, поскольку обязательная государственная служба для дворян была отменена в 1762 году. Иными словами, термин «недоросль» в то время переходил из политико-правового лексикона в социальный. В самой его истории запечатлелось одно из главных различий между петровской и екатерининской эпохами.
В отличие от «Бригадира», в котором было всего семь основных персонажей, все из которых были дворянами, в «Недоросле» Фонвизин вывел на сцену пятнадцать действующих лиц: восемь дворян, четверо крепостных и трое разночинцев (семинарист, учитель, отставной сержант). Автор исследовал взаимоотношения дворянства и крепостного крестьянства, но также разрабатывал отдельные характеры, чтобы проследить межличностные отношения внутри социального слоя и отнести его представителей к тому или иному социальному типажу. В итоге на сцене были выведены типичные представители русского провинциального общества образца 1782 года.
Как и «Бригадир», «Недоросль» – семейная комедия в трагических обстоятельствах. Наше знакомство с семейством Простаковых (которое состоит из госпожи Простаковой, ее мужа, ее сына Митрофана и свойственницы Софьи) происходит в день, когда Простакова собирается устроить помолвку Софьи со своим братом Скотининым. Как и в «Бригадире», молодая избранница Софья противится браку по расчету: она предпочитает своего поклонника, добродетельного Милона, бывшего военного. Узнав, что ее подопечная Софья вскоре унаследует от своего дяди Стародума состояние в десять тысяч рублей, станет богатой и независимой и сможет вступить в брак с Милоном, Простакова меняет тактику. Теперь она пытается убедить, а потом и заставить Софью выйти замуж за Митрофана. Во втором явлении пятого действия Стародум и добродетельный чиновник Правдин предотвращают похищение Софьи. Пьеса заканчивается тем, что Простаковых по правительственному указу лишают имения и крепостных, взяв их в государственную опеку, а Софья воссоединяется с Милоном. Добродетель Софьи признана и вознаграждена, а пороки «милой семейки» Простаковой, Простакова и Митрофана обличены и наказаны государством. На первый взгляд, пьеса Фонвизина изображает торжество просвещенного абсолютизма над провинциальным традиционализмом.
В пьесе, однако, мы вовсе не наблюдаем апофеоза победившей добродетели. Первые три явления первого действия погружают нас в нездоровую атмосферу оскорблений, которыми Простакова осыпает своих дворовых людей. Портного Тришку она называет «мошенником», «вором», «болваном» со «скотским рассуждением», неспособным сшить кафтан. В глубине души Простакова считает Тришку не человеком, а «скотом» [Фонвизин 1959, 1: 107–108]. Это обзывательство отдает авторской иронией, поскольку девичья фамилия Простаковой – Скотинина. Затем Простакова требует от своего мужа-подкаблучника, чтобы тот наказал Тришку, так как она «холопям потакать не намерена». Слово «холоп» уже к тому времени устарело как юридическая категория, но оно тем не менее точно отражало бесправное положение крестьян, трудившихся подневольно. В шестом явлении второго акта Простакова выражает презрение по отношению к верной няньке Митрофана, своей дворовой прислуге Еремеевне, обзывая ее «бестией» и «старой ведьмой». Этот второй эпитет – двойное оскорбление, намекающее на возраст и злобный характер Еремеевны. Семинарист Кутейкин в библейских выражениях характеризует жизнь Еремеевны как «тьму кромешную». Сама Еремеевна признается, что в награду за верность Простакова жалует ей «по пяти рублей на год, да по пяти
Власть Простаковой в собственной семье почти абсолютна. В третьем явлении первого действия она ругает своего робкого мужа за мешковатость и слепоту. Он безропотно признается: «При твоих глазах мои ничего не видят» [Фонвизин 1959, 1: 108]. В четвертом явлении первого действия ее сын Митрофан рассказывает свой сон, в котором мать бьет отца. Но жалеет Митрофан именно ее, а не побитого отца: «…ты так устала, колотя батюшку», – с сочувствием говорит он матери [Фонвизин 1959, 1: 110]. В седьмом и восьмом явлениях первого действия она отвергает притязания своего брата Скотинина на сватовство к Софье. В третьем явлении третьего действия, узнав, что Скотинин угрожал Митрофану побоями, чтобы заставить недоросля отказаться от женитьбы на Софье, Простакова набрасывается на брата с кулаками. Неудивительно, что в пятом явлении третьего действия мы узнаем, что все члены семьи определяют себя по тому, в каком отношении они находятся к Простаковой. Простаков говорит: «Я женин муж»; Митрофан: «А я матушкин сынок»; Скотинин: «Я сестрин брат» [Фонвизин 1959, 1: 137]. Странным образом своим произволом Простакова превратила своих дворовых людей в рабов и закабалила членов семьи. В четвертом явлении пятого действия добродетельный чиновник Правдин упрекает ее в тирании: «Нет, сударыня, тиранствовать никто не волен» [Фонвизин 1959, 1: 172]. Таким образом, по логике Фонвизина, необузданное своеволие ведет к порабощению домашней прислуги и уничтожению личной независимости дворян: своеволие = насилие = несвобода = тирания.
Поведение Простаковой Фонвизин расценивает не просто как попрание семейных отношений, а как преступление против государства. В третьем явлении пятого действия чиновник Правдин намеревается привлечь Простакову к суду как «нарушительницу гражданского спокойства» [Фонвизин 1959, 1: 170]. В следующем явлении он именует ее: «Госпожа бесчеловечная, которой злонравие в благоучрежденном государстве терпимо быть не может» [Фонвизин 1959, 1: 172]. В третьем и четвертом явлениях пятого действия Правдин устраивает импровизированный суд над семьей Простаковых. Простакова падает на колени перед Правдиным и Стародумом, а затем заявляет: «Батюшки, виновата». Обращаясь к зрителям, она восклицает: «Ах, я собачья дочь! Что я наделала?» Затем она просит Правдина о пощаде, говоря, что она грешна, поскольку «человек, не ангел» [Фонвизин 1959, 1: 170–171]. Прося о пощаде, она надеется избежать судебного процесса по обвинению в подстрекательстве, который, несомненно, закончился бы для нее приговором к длительному тюремному заключению. Но кроме того, избежав суда, она рассчитывает отомстить «канальям своим людям». Освобождение дворян от государственной службы в 1762 году она понимает как разрешение владельцам крепостных пороть своих дворовых людей [Фонвизин 1959, 1: 171–172].
В ходе импровизированного суда Милон говорит Правдину и Стародуму, что «и преступление и раскаяние в ней [в Простаковой] презрения достойны». Это утверждение, безусловно, верно, но Стародум тем не менее советует Правдину не выдвигать против нее официального обвинения в подстрекательстве: «Не хочу ничьей погибели. Я ее прощаю». Поэтому Правдин не преследует Простакову за правонарушение. Тем не менее он отстраняет ее от управления поместьем и крепостными «за бесчеловечие», а ее мужа – за «крайнее слабомыслие» [Фонвизин 1959, 1: 171–172]. Согласно мировоззрению Правдина, государство не должно терпеть ни жестокости, ни слепоты к несправедливости. Приговор Правдина Простаковой – это обращение ко всем помещикам, «…чтоб они людей… Побольше любили или б по крайней мере… Хоть не трогали» [Фонвизин 1959, 1: 176–177]. После суда Митрофан бросает свою наказанную мать. Она падает в обморок от его неблагодарности, а затем в отчаянии произносит: «Погибла я совсем! Отнята у меня власть! От стыда никуды глаз показать нельзя! Нет у меня сына!» Завершает пьесу реплика Стародума о Простаковой: «Вот злонравия достойные плоды!» [Фонвизин 1959, 1: 177].
Из сцены импровизированного суда и отчаяния Простаковой ясно, что Фонвизин был заинтересован не столько в соблюдении законности, сколько в укреплении нравственного порядка. Самыми серьезными преступлениями Простаковой были «злонравие» и «бесчеловечие», то есть нравственные пороки. В первых трех явлениях третьего действия Правдин и Стародум объясняют зрителям, почему к добродетели нужно относиться серьезно. Стародум усвоил от отца изречение: «…имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знании мода, как на пряжки, на пуговицы… Без нее [души] просвещеннейшая умница – жалкая тварь» [Фонвизин 1959, 1: 130]. Для представителей дворянства большим соблазном является стремление к высоким чинам, к продвижению за счет других. Стародум считает такое самовозвеличивание порочным и опасным, называя его «себялюбием», в отличие от «самолюбия» [Фонвизин 1959, 1: 132]. На военной службе честолюбие отвлекает офицеров от служения отечеству, при царском дворе оно порождает безудержную коррупцию. Стародум говорит, что придворной службы следует избегать любой ценой: «Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач не пособит, разве сам заразится». Также не следует дворянам связывать богатство с добродетелью: «Наличные деньги – не наличные достоинства. Золотой болван – все болван» [Фонвизин 1959, 1: 133]. Стародум отвергает богатство, основанное на владении крепостными, поскольку считает крепостное право аморальным. На жизнь он зарабатывает в Сибири, где нет крепостного права. «Последуй природе, никогда не будешь беден» – считает он [Фонвизин 1959, 1: 134].