РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ
Шрифт:
Болезненная и скорее всего преувеличенная озабоченность Санкт-Петербурга слабостью России в этом регионе стала причиной некоторых ответвлений в местной внутренней политике, направленных на укрепление русского землевладения, увеличение благосостояния крестьян, повышение роли русского языка и православия, В центре России правительственная политика по отношению к крестьянству во многом строилась на убеждении в том, что авторитарный режим необходим для защиты наивного и беззащитного народа от давления и искушений современной капиталистической экономики, а также от коварной элиты, которая в ней заправляла, - причем дворяне-землевладельцы, напротив того, рассматривались как проводники благодетельной авторитарной власти. Например, крестьянские хозяйства, создающие основы благосостояния сельского населения и являющиеся источником его существования, не могли быть проданы или заложены. В западных пограничных областях те же автократические идеологии и инстинкты привели к выработке политики, направленной на защиту простого «русского» крестьянина от лучше образованного, предприимчивого и коварного поляка, немца и еврея. К 1914 году отношение к евреям, в особенности среди некоторых членов правящей элиты, стало патологическим. «Еврейская угроза» стала громоотводом для трений,
В этом отношении российское чувство культурной неполноценности и слабости в западных пограничных областях радикально отличалось от культурного высокомерия западноевропейского морского империализма. Защищая ряд специальных привилегий и мер, направленных на защиту «русского» населения западных пограничных областей, бывший военный министр генерал Алексей Куропаткин заявлял, что «идеи равенства и свободы опасны для государств, слабейших в культурном отношении, и благоприятны для сильнейших». Это язык и образ мысли не уверенного в себе империализма, а постколониальных националистических правительств Юго-Восточной Азии и Африки, пытающихся компенсировать китайское и индийское экономическое и культурное доминирование.
Куропаткин Алексей Николаевич (1848-1925) - военачальник, генерал от инфантерии (1901). В 1898-1904 годах военный министр. В русско-японскую войну 1904-1905 годов командовал войсками в Маньчжурии, потерпел поражение под Ляояном и Мукденом. В Первую мировую войну командовал армией, в 1916 году - Северным фронтом. В 1916-1917 годах - туркестанский генерал-губернатор, руководил подавлением Среднеазиатского восстания (1916).
За этими разными подходами российского империализма к политике в Европе и в Азии стоит одно чрезвычайно важное обстоятельство. С точки зрения элиты и правительства, имперские позиции России в Европе всегда представлялись приоритетными. Отчасти это был вопрос культуры, поскольку сама элита чувствовала себя европейской элитой. Как говорил в 1912 году Сергей Сазонов, министр иностранных дел, выступая на заседании Государственной думы, «нельзя забывать, что Россия - это европейская держава, что государство было образовано не на берегах Черного Иртыша, а на берегах Днепра и Москвы-реки». Очень немногие члены российского парламента, слышавшие, как он сделал это заявление, могли быть не согласны с таким утверждением министра и с его пониманием российской культурной и исторической сущности.
Сазонов Сергей Дмитриевич (1860-1927) - русский государственный деятель, дипломат, С сентября 1910 по июль 1916 года - министр иностранных дел. В 1918-1920 годах - член белогвардейских правительств Колчака и Деникина, их представитель на Парижской мирной конференции, где добивался расширения интервенции против Советской России,
Но гораздо существеннее оказывались более насущные факторы. Западные пограничные области прикрывали политический и экономический центр российской державы от самых опасных угроз, а они могли исходить только от Европы. В дополнение западные пограничные области были намного богаче и превосходили по плотности населения русскую Азию, а также обычно вносили гораздо больший вклад в государственную казну и военную мощь. Прежде всего это касается Украины восемнадцатого и девятнадцатого века. К 1900 году она стала ведущим сельскохозяйственным регионом империи и главным источником огромного экспорта зерновых, ставшего основой баланса внешней торговли и, следовательно, обеспечившего способность России получать иностранные займы, необходимые для модернизации. В течение пятидесяти лет до 1914 года Восточная Украина к тому же стала центром добывающей и металлургической индустрии. Если бы Российская империя потеряла Украину (что едва не произошло в 1917-1918 годах), она почти наверняка потеряла бы свой статус империи и великой державы. В последующие десятилетия развитие сибирской тяжелой индустрии и ее основанной на добыче нефти и газа экономики в каком-то смысле сделало Советский Союз не настолько экономически зависимым от Украины, как это было во времена царской России. Однако в политическом и демографическом отношении ее важность осталась прежней. В 1980-х годах, лишившись большого украинского населения, русские остались бы практически один на один с быстро растущими «мусульманскими» народами южных областей, чуждыми в культурном смысле и отсталыми - в экономическом. Существование такой империи быстро доказало бы свою нежизнеспособность и было бы не в русских интересах. Фактически, через несколько дней после решения Украины о провозглашении независимости осенью 1991 года последовал распад Союза.
Первые 150 лет Российской империи в Сибири больше напоминали французскую империю в Канаде, чем российский империализм в тех регионах, которые были описаны до сих пор. С той лишь разницей, что обращение русских с туземным населением было гораздо хуже, а православная церковь была заинтересована в их обращении гораздо меньше, чем французские католические миссионеры. Это была империя бродячих охотников, чьим raison d'etre была добыча меха. Охотники тонким слоем распространились по воистину гигантской территории. Коренное население было ненамного больше - в конце шестнадцатого века оно составляло, возможно, только 200 000 человек во всей Сибири. При помощи террора и взятия заложников русские колонисты вынудили неразвитые местные племена платить российскому государству и им лично огромную дань в мехах. К концу семнадцатого века в Москву в качестве дани ежегодно поступало примерно 100 000 шкурок, что составляло в то время до одной десятой государственных доходов, Хотя русские всегда относились к туземному населению с отталкивающей жестокостью (торговля местными женщинами, к примеру, занимала по доходности второе место после мехов) -в принципе они хотели бы сохранить аборигенов для их последующей эксплуатации. Сбор дани и ее складирование подразумевали строительство крепостей и содержание хотя бы небольших гарнизонов. Для обеспечения этих гарнизонов и торговцев продовольствием требовалось хоть сколько-нибудь развитое сельское хозяйство. К 1700 году русские почти истребили сибирского пушного зверя, и приток «мягкого золота» из колонии был на грани резкого снижения. Однако Сибири было суждено развиваться в других направлениях, оказавшихся весьма выгодными для российской экономики. К 1913 году Западная Сибирь стала наиболее процветающей областью русского сельского хозяйства. Из общего населения империи, составлявшего почти 164
Сибирь дает также примеры тактик российской имперской экспансии, которые не имеют аналогов с западноевропейскими колониальными империями, навскидку их можно довольно приблизительно сравнить с методами развития китайской тяжелой индустрии в пограничных областях Маньчжурии, хотя при этом надо не забывать, что в Маньчжурии эффективный толчок индустриализации был дан еще при японском колониальном правлении в 1930-х годах. Заселяя и колонизируя обширные регионы, русские (иногда украинцы) превращали их порой в главные центры индустрии, архиважные для русской и имперской экономики. Первым в этом ряду стоит металлургическая индустрия Урала, возникшая в начале восемнадцатого века на землях, захваченных, среди прочих, у башкир, К последней четверти восемнадцатого века металлургическая промышленность Урала была уже крупнейшей в Европе, а Россия стала крупнейшим на континенте производителем железа. Веком позже Донбасс в Восточной Украине также стал огромным добывающим и металлургическим центром, будучи создан в регионе, который практически пустовал еще в 1750-х годах. Еще через сто лет западносибирская нефтяная и газовая индустрия стали при Брежневе лидирующими отраслями советской экономики и основными источниками поступления валюты. Их развитие стало катастрофой для ряда сибирских коренных народностей, таких как ханты-манси, которым до того времени была предоставлена определенная свобода придерживаться своих традиционных культурных обычаев и обособленно жить на необъятных территориях, не представлявших уже интереса для европейцев, с тех пор как там был истреблен пушной зверь.
Часто дебатируется вопрос, приносят ли экспансия и империя выгоду государству и его народу. Но когда речь идет о русском народе, ценностно-стоимостный анализ плюсов и минусов империи становится вдвойне затруднительным, и в той или иной форме он займет много места в этой книге. Однако уже сейчас должно быть совершенно ясно, что Российское государство, безусловно, стало гораздо богаче и сильнее в результате если не всех, то большинства своих территориальных приобретений. Без этих завоеваний оно не стало бы великой державой. Даже сегодня, в постимперскую эпоху, Сибирь - драгоценный камень в имперской короне России - дает России возможность, потеряв статус империи, оставаться при этом великой державой, что по географическим причинам невозможно для морских держав - Британии, Франции, Испании и Нидерландов, Потеря заморских владений обрекла эти бывшие имперские державы на положение государств второго сорта или даже хуже. Сохраняя Сибирь в составе метрополии, Россия имеет шанс, хотя и не стопроцентный, избежать этой участи.
Периферийная сухопутная империя
ЭТО ПРИВОДИТ НАС К САМОМУ ФУНДАМЕНТАЛЬНОМУ отличию Российской империи от большинства современных европейских империй. Первая, если не считать малозначащей провинции Аляски, расширялась исключительно за счет приобретений на материке, вторые завоевывали заморские колонии. Некоторые различия между сухопутными и морскими империями не являются постоянными, а зависят от развития технологии. Настоящая океанская империя стала мыслимой только с развитием кораблестроения и навигационных технологий в Европе пятнадцатого века. Пар и телеграф в девятнадцатом веке изменили стратегию морских империй, хотя и не в такой фундаментальной степени, как железные дороги революционизировали вековые методы интеграции и эксплуатации ресурсов протяженных сухопутных империй. Холфорд Маккиндер сумел понять, как это изменило расстановку сил между сухопутной и морской империями, и его взгляды во многом легли в основу современной геополитики, В наше время ракетная техника и самолеты изменили это соотношение сил еще раз. Современные средства коммуникации также помогли иммигрантам сохранить связь с родиной и не интегрироваться окончательно в те общества, в которых им приходится проводить большую часть жизни.
Однако некоторые различия между сухопутной и морской империями на протяжении почти всей современной истории оставались более или менее неизменными. Основным свойством морской державы является ее мобильность. Горы, болота или реки не задерживают свободное передвижение по морю, хотя флоты и десантирующиеся войска в той или иной степени нуждаются в базах. При некоторых обстоятельствах победа на одном океане может очень быстро принести доминирование в других океанах или даже во всем мировом морском пространстве. Поскольку большая часть мировой торговли в настоящее время осуществляется морем, преимущества монополизации этого огромного источника богатства или, по крайней мере, регулирования его потоков с пользой для себя очевидны. Но мобильность делает морские империи уязвимыми. Британцы потеряли свои североамериканские колонии в значительной степени из-за того, что их морские коммуникации были слишком протяженны и уязвимы для французского нападения. К двадцатому веку безопасность британской морской империи требовала превосходства над германским, японским и итальянским флотами в трех огромных морях в обоих полушариях. Оборона и сохранение целостности Российской империи, счастливо одаренной безопасными внутренними наземными коммуникациями, было гораздо более простой задачей.
Медицинские истории сухопутной и морской империй также различаются. Было изведено немало чернил и сломано много копий по поводу относительной стоимости российского и западноевропейского империализма для своих подданных. И если считать смерть самой высокой платой, то дороже всего местному населению обошлись болезни, унесшие значительно больше жизней, чем массовые убийства или непосильный физический труд, В Америках, Австралии и Азии болезни, против которых у местного населения не было иммунитета, вызывали последствия, близкие к геноциду, А если прав Уильям Макнил, что нашествием чумы в Европу она обязана объединению большей части Евразии под монголами, то невольными жертвами имперской экспансии можно считать и самих европейцев. Русская экспансия не сопровождалась такими ужасными медицинскими последствиями, особенно для кочевников степного региона, хотя оспа в целом была неизвестна в большей части Сибири до появления русских. Русские распространялись внутри одной экологической системы, где население (за исключением некоторых северных сибирских народностей) уже имело иммунитет против тех болезней, которые русские несли с собой.