Российская империя в сравнительной перспективе
Шрифт:
На Южном Кавказе пограничная политика Порты была всегда более успешной вдоль побережья Черного моря, чем в горной местности Армении и Курдистана. Черкесы и грузины под контролем турок принимали участие в морской торговле, а также поставляли высоко ценившихся рабов в армию и гаремы султана. Но как только османы попытались установить контроль над иранцами, проживающими в горной местности, они встретили мощное партизанское сопротивление со стороны горских племен, подобное тому, которое замедлило продвижение русских в XIX и XX столетиях46.
Управление границами в Российской империи сталкивалось с проблемами, которые были подобны, если не идентичны, тем, которые стояли перед турками. Главное отличие управления российскими границами от управления рубежами других евразийских империй заключалось в том, что роль государства и народа была двоякой: экспансия организованная, систематическая и спонтанная; центру было трудно ею управлять. Среди проблем, общих с Портой, двумя наиболее сложными являлись: многообразие культур и народов, окружающих
В XVIII веке граница Российской империи была плохо определена, нарушалась и легко пересекалась даже там, где государство создало укрепленные линии. Большие расстояния, отсутствие четких естественных или «национальных» (этноязыковых) демаркационных линий, редкая населенность и культурные пристрастия кочевников и полукочевников – все это было причиной крупных перемещений через границы. В начальный период, вплоть до XVIII века, с российской стороны эти миграции принимали форму бегства крепостных и религиозных сектантов, передвижения лихих людей, ватаг рыбаков или охотников, контрабандистов. С другой стороны, главным образом из степи, границу пересекали пастухи со своими стадами и разбойники для захвата рабов или грабежа.
Как только российское продвижение достигло спорных областей, в некоторых пунктах началось сложное трехстороннее пограничное соперничество, например, в Причерноморской степи – с Османской империей и Речью Посполитой, на Южном Кавказе – с Османской и Иранской империями, во Внутренней Азии – с Джунгарским ханством и Китайской империей (а позже на Дальнем Востоке – с Китайской и Японской империями). Обитатели пограничных зон между соперничающими империями были полиэтничны и склонны к тому, что Оуэн Латтимор называл «тенденцией к сомнительной лояльности», т. е. переходили на сторону победителей в кризисные моменты. Возможность крупномасштабных войн, вытекающая из этих столкновений, была поводом для серьезного беспокойства имперских элит.
Учитывая большие и постоянные проблемы, связанные с проницаемыми полиэтническими границами, имперские элиты вырабатывали множество стратегий (правда, не всегда последовательных или скоординированных, но все же способствовавших продлению жизни империи). Автор одного из последних исследований даже утверждает, будто долговечность империи может проистекать из самого недостатка системы управления периферией и использования различных методов правления применительно к местным условиям.
Майкл Ходарковский под другим углом зрения доказывает, что пограничная политика России была «продуманным процессом с изменяющимися мотивами и соображениями, но последовательным в целях ее расширения и колонизации новых областей и народов». Его анализ многообразия стратегий, используемых против племенных кочевых степных сообществ, может быть в общих чертах сведен к семи пунктам, 1) «Разделяй и властвуй», или китайский вариант натравливания варваров против варваров, включая сочетание выселения с целью оказания давления и прием под покровительство каких-либо групп в ущерб другим. 2) Создание патрональных отношений, как в случае с донскими казаками, казахами и ханствами Средней Азии путем подписания соглашений или принятия присяги на верность, что допускало двойственные толкования, открывавшие возможность манипуляций со стороны Москвы, з) Использование казаков как передовой пограничной силы. Однако, в этом заключался определенный риск, в силу сомнительности их лояльности. 4) Активная поддержка колонизационной политики по двум направлениям: сначала строительство фортов и укрепленных линий, а затем колонизация и превращение пастбищ в пахотные земли. 5) Обращение в христианство, которое проводилось по-разному: от применения крайнего насилия в период Елизаветы Петровны до осуществления политики терпимости при Екатерине II. 6) Использование крещеных и русифицированных пограничных администраторов из числа местной элиты. 7) Административная и юридическая инкорпорация пограничных земель в имперскую систему, что сопровождалось изменением представлений о «других», отражающим интеллектуальные веяния времени.
По мере того, как Российская империя постепенно развивалась от пограничного общества к поликультурному государству с установленными границами и имперскими окраинами, на периферии ее политика также менялась. В XIX – начале XX века усилия правительства все более сосредотачивались на седьмом пункте, т. е. ассимиляции окраин. Основным инструментом этой политики была русификация. Но она никогда не осуществлялась систематически и последовательно и часто приводила к противоречивым результатам.
В течение трех столетий военная граница (Milit"argrenze) Габсбургов с Османской империей обеспечивала решение двойной задачи: гибкое реагирование на угрозу вторжения турок и обеспечение государства надежными отрядами для управления хорватской и венгерской окраинами. Появление укрепленной границы восходит ко времени разрушительной Пятнадцатилетней войны (1593–1606), которая привела к сокращению населения и сильному упадку торговли и сельского хозяйства вдоль австрийско-турецкой границы.
Согнанные со своих мест крестьяне и городские ремесленники отказывались от мирных занятий, многие перебирались из турецкого приграничья в австрийское. Они становились разбойниками, как известные ускоки, гайдуки (беглецы и бандиты), или вооруженными пограничниками, которые время от времени вербовались Габсбургами в качестве бесплатных солдат и наделялись земельными участками, отрезанными от дворянских владений. Созданная императором Фердинандом укрепленная пограничная зона финансировалась и снабжалась австрийской администрацией в Граце и была полностью независима от власти феодалов Хорватии и Венгрии.
Во время длительных австро-турецких войн Габсбурги периодически осуществляли политику колонизации обезлюдевших областей вдоль границ Венгерского королевства с православными славянами. После окончания Пятнадцатилетней войны турецкие набеги продолжали опустошать Венгрию, при этом, по некоторым оценкам, в Турцию ежегодно угонялось до 10 тысяч человек, а число гайдуков увеличилось до 100 тысяч49. Это привело к перемещению 300 тысяч сербских и хорватских поселенцев в область Банат и Нижнезадунайские земли. В конце XVII века последовала вторая волна поселенцев из 30 тысяч сербов, большинство которых было записано центральной администрацией Австрии в пограничную стражу. О значимости населения приграничья для монархии Габсбургов свидетельствует политика религиозной терпимости Вены по отношению к православным в XVI–XVII веках, в то время как в других местах осуществлялось активное содействие контрреформации и объединению церквей под властью Рима.
В XVIII веке приграничье продолжало служить источником обученных бесплатных вооруженных отрядов, лояльно настроенных по отношению к династии. К 1770 году оно растянулось более чем на тысячу миль, от Адриатики до Карпат, и было заселено немецкими, сербскими, валашскими и чешскими военными колонистами, вооруженными и экипированными Веной. Иосиф II проявлял крайнюю заинтересованность в благосостоянии колонистов, хотя его камералистская политика не привела к решению основной дилеммы, стоящей перед всеми военными поселенцами: останутся ли они ополчением на самообеспечении, эффективным только в качестве легких отрядов, или преобразуются в регулярную армию, поддерживаемую за государственный счет. Однако, Вена рассчитывала на граничар при подавлении внутренних выступлений, вроде освободительного движения, руководимого Ракоци в Венгрии, и при участии во внешних войнах. В ответ династия продолжала, хотя и не всегда последовательно, защищать колонистов от обращения в католическую веру и противодействовала стремлению хорватского и венгерского дворянства покончить с экстерриториальными правами поселенцев. Хотя боевая эффективность военных колонистов снизилась в период наполеоновских войн, они были единственными боеспособными отрядами империи, способными подавить выступления в Италии и Венгрии в первой половине XIX века50.
Управление укрепленной границей в империи Габсбургов, однако, столкнулось с противоречиями, которые углубились, как только вдоль границы Порты вспыхнули националистические восстания; и особенно тогда, когда в середине XVIII века православная церковь военных колонистов оказалась под давлением ультра-католической политики Марии Терезии. Ситуация улучшилась при Иосифе II, но затем быстро ухудшилась при его преемниках. Это произошло, когда первые сербские выступления на территориях соседней Османской империи вызвали симпатии их этнических и религиозных собратьев по другую сторону границы. В сербские полки граничар все больше проникали националистические идеи. Несмотря на усилия Габсбургов закрыть границу, число дезертиров возрастало. Точно так же и румынские полки в Банате и Трансильвании были недовольны религиозной дискриминацией: восстание вспыхнуло в 1764 году, а в 1784 году произошло другое. Двойственное отношение военных поселенцев к имперским властям вызывало большое беспокойство в Вене. После подавления революций чешские и румынские полки были расформированы. Опасение, что южнославянские части могут поддержать националистические восстания, а также давление со стороны окрепшего в 1867 году Венгерского королевства привели Франца Иосифа к решению ликвидировать военную границу в 1871 году.