Российский колокол №1-2 2019
Шрифт:
Катя закрыла рот руками, чтобы не закричать от чудовищной нелепости сказанного отцом, и, не в силах стоять, кусая пальцы, присела на край дивана, мыча что-то нечленораздельное.
Маму арестовали за растрату. Очень крупную растрату. Теперь Кате стало многое понятно в поведении матери: и её замкнутость, и вялость, и холодок в общении с родными. Она ждала ареста. Адвокаты только руками разводили. «Совершенно безнадежное дело», – говорили они. Факты, свидетельские показания и собранные документы однозначно указывали на преступление, и обвиняемая свою вину не отрицала. Так что все, что обещали адвокаты, – попробовать сократить срок наказания.
Потом был суд, где Катя вдруг узнала, что мать, предчувствуя скорое задержание, каким-то чудесным
Ольгу приговорили к пяти годам колонии общего режима и увели под конвоем прямо из здания суда. На этом всё кончилось. Прошлое безвозвратно кануло в Лету с ударом судейского молотка. Началась новая жизнь, в которой не оказалось многих из друзей и приятелей, в которой перестали работать старые связи и полезные знакомства. Впрочем, Сергей, как человек самодостаточный, испытал это в меньшей степени. Он по-прежнему работал главным инженером в своем родном коллективе, который не задавал лишних вопросов. А вот Катя переживала всё намного острее и значительно болезненней. Замкнувшись в себе, она почти никуда не ходила и ни с кем не общалась, хотя желающих отвлечь девушку от печальных мыслей было немало. Но все потуги кавалеров натыкались на холодное пренебрежение с ее стороны, что никак не способствовало появлению новых друзей. Впрочем, до друзей ли ей было? Свою кипучую деятельность Катя без остатка направила на поддержание домашнего очага таким, каким он был прежде. Она стирала, гладила, готовила – в общем, пыталась во всём быть как мама, в глубине души понимая, что это решительно невозможно.
Отец опять стал где-то пропадать по вечерам, ссылаясь на срочную работу, а однажды в пятницу просто не пришел ночевать. Катя прождала его до обеда следующего дня. Отец вернулся весёлый и довольный, как мартовский кот. От него пахло женскими духами и табаком, хотя сам он не курил никогда.
– Ты где был, папа? – сердито спросила Катя.
– Да так, – отмахнулся он небрежно, – дела были.
– А позвонить не догадался?
Сергей, неловко улыбаясь, почесал ещё влажный от душа затылок и примирительно ответил:
– Ну прости, Катюха, телефон где-то оставил.
Сергей и представить себе не мог, что дальше дочь устроит ему самую настоящую истерику. Она кричала, что он не может так с ней поступать. В ярости била посуду, стучала кулаками ему в грудь и требовала отказаться от женщин, потому что это нечестно и гадко. Рыдая, Катя упала на диван и, уткнувшись лицом в подушку, выла по-бабьи, истошно и отчаянно. Растерявшийся Сергей неловко сел на край дивана и, положив ладонь на Катькино бедро, слегка пошевелил его, привлекая внимание. Не дождавшись ответа, он, с трудом подбирая нужные слова, произнес, стараясь быть веским и внушительным:
– Ты, Катя, пойми. То, что произошло с мамой, уже не изменить. Мне тридцать девять лет. Мужчина в моем возрасте, не больной, не убогий, не может обходиться без женщины. Это противоестественно, если уж на то пошло!
Катя резко поднялась и села на диване. Одним движением вытерла ладонью слезы со щек и произнесла решительно, глядя отцу в глаза:
– В общем, так,
Услышав от дочери такое жесткое условие, Сергей побледнел как мел, сглотнул подбежавший к горлу комок и ушел в свою спальню, не проронив ни слова. До самого вечера он не выходил из комнаты, а к ужину появился побритый, в новых джинсах и свежей сорочке, благоухающий дорогим одеколоном. Они сидели за столом, пили ароматный цейлонский чай с шоколадными конфетами, болтали о разной ерунде и к прежнему разговору больше не возвращались.
Так прошел еще один месяц, и наступил Новый год. Первый Новый год без мамы. Непривычно было отмечать главный семейный праздник вдвоем, но с этим приходилось смириться. Ольга находилась за три тысячи километров от дома в далеком заснеженном Тобольске, и по ощущению расстояние это с каждым днем только увеличивалось. Она удалялась от них фатально и неумолимо. Но как бы там ни было, Катя старательно вспомнила все мамины новогодние вкусности: традиционный тазик оливье, селедка под шубой, холодец, утка с черносливом и торт «Наполеон». Однако все это праздничное изобилие стояло на столе почти нетронутым. Есть совершенно не хотелось. Настроение у обоих было меланхолическое. Дежурно посмотрели «Иронию судьбы…», привычно послушали обращение президента и под бой курантов до дна осушили по большому бокалу игристого и сладкого Asti Mondoro. После шампанского стало весело. Катя смеялась и шутила. Вдруг захотелось все забыть. Из телевизора жидкой резиной лились очередные новые песни о главном. Распустив длинные, черные как смоль волосы по плечам и расстегнув пару верхних пуговиц на блузке, Катя танцевала перед отцом, знаками призывая его присоединиться. Но тот, делая испуганное лицо, смеясь, отрицательно мотал головой, заявляя, что не желает позориться из-за своей неуклюжести. Расслабленно откинувшись на диван с бокалом шампанского в руке, он откровенно любовался статью и красотой своей дочери, с удовлетворением отмечая, что девчонке хоть сейчас на конкурс красоты.
Устав танцевать, раскрасневшаяся Катька плюхнулась на диван рядом с отцом и, отобрав у него бокал, осушила его до дна.
– Давай еще выпьем? – предложила она, свободной рукой хватая со стола початую бутылку Asti.
– А тебе не много? – с сомнением в голосе ответил Сергей, глядя на подернутые хмельной поволокой глаза дочери.
– Ну пап, – захныкала Катя, изображая маленькую девочку. – Это же только шампанское. И потом, если ты забыл, мне уже есть восемнадцать…
Сергей пожал плечами и разлил остатки вина по бокалам. Для него, здорового мужика, бутылка игристого была простой разминкой, а вот Катьке после выпитого стало очень плохо. Пустой бокал выпал из ее ослабевшей руки и закатился под стол. Девушка уронила голову на грудь и медленно сползла на ковер.
– Я же говорил, – досадовал Сергей, легко, как пушинку, взяв Катю на руки.
– Не стоило так пить. Шампанское – штука коварная.
Катя нежно обняла отца за шею, молча положив голову на его плечо.
– Ладно. С кем не бывает! – трезво рассудил Сергей, прижимая свою ношу к груди. – Давай я тебя спать отнесу.
Отец принес Катю в спальню и осторожно положил на кровать, но едва он попытался выпрямиться, как девушка крепко схватила его руками за голову и прижалась жаркими влажными губами к его губам. В свои восемнадцать лет Катя не просто не знала мужчин, до этого момента она даже никогда не целовалась с ними. И вдруг столько пыла и страсти, будто за плечами немалый опыт соблазнения.
Сергей опомнился и попытался отстраниться от исступленной, словно потерявшей рассудок дочери, но та, как кошка, обхватила его руками и ногами, не давая вырваться. Она осыпала его лицо страстными поцелуями и, как заезженная пластинка, повторяла лихорадочно одно и то же, будто от этого зависела ее жизнь. Это была не мольба, а требование. Предельно жесткое и мучительно сладкое.
– Не ходи к другим бабам, не пущу! – рычала она, как рассерженная пантера. – Ты мой! Зачем тебе другие? Смотри!