Российский колокол № 5-6 2020
Шрифт:
Слизень расчувствовался, рассопливился и заскользил вниз по пригорку.
– Вот наши лучшие кадры! Новые соколы, так сказать, – заявил он, указывая на небо.
Ошалевшее от административных новаций зверье, открыв пасти, с изумлением смотрело, как над кронами деревьев, неумело дрыгая конечностями, кружили: тощий медведь-шатун, ядовитая жаба и еще добрый десяток таких же чудных персонажей.
– Не все еще пока получается, – комментировал слизняк их неловкие движения в воздухе, – но, как говорится, не боги горшки обжигают!
Под шумок никто и не заметил, как болтливого воробья
– Да, ребята, видимо, нам и впрямь пора по домам, – сказал полоумный дятел, вмиг излечившись от своего сумасшествия. – Мне бы промедольчику да личинку пожирней – и все, я не в претензии!
И побежал по земле на коротких лапках, опасаясь летать без лицензии. Остальные сиганули врассыпную вслед за ним. Вмиг поляна опустела.
– То-то же! – удовлетворенно констатировал сей факт слизень и, вспорхнув, элегантно заскользил по воздуху в сторону паучьего логова.
А паук тем временем все так же тихо сидел в своей норке, и только две бусинки-глазка его ярко горели в темноте. Жутко горели, надо сказать. Угрожающе!
Много ли с тех пор времени прошло, мало ли, трудно сказать: только в самом Лесу ничего не изменилось. Кто был с голым задом, тот с ним так и бегает, высунув язык. А у кого с шерстью побогаче было, те даже выгоду себе от того поимели. Попришивали на шкуру форменные пуговицы, погоны с большими звездами да все как один на службу определились. Теперь куда ни плюнь – кругом «ихния благородия», сидят и внимательно смотрят, чтобы не пропустить того важного момента, когда быт аборигенов лесных стремительно улучшаться начнет.
Более того, от бдительного созерцания у многих даже видения начались. Стало им казаться, что быт этот и впрямь налаживается. Ну что тут скажешь, когда уже коровы летать стали! В общем, успокоился Лес. Притих. Даже воробей опять объявился. Только узнать его теперь трудно было. Тощий, общипанный, молча скакал по дорожкам и от каждой тени шарахался.
Повстречал его как-то старый лесной клоп, тот самый ветеран почетный и уважаемый. Расправил фалды пышного генеральского кителя, забренчал наградами и сказал ехидно, но как-то даже по-отечески:
– Ну что, жиденок, дочирикался? А я ведь тебя предупреждал, советовал. В нашем Лесу лучше лишний раз перебздеть, чем, упаси господи, недобздеть малость. Жизнь штука вонючая, это понимать надо!
Сказал и уполз в чащу, а ведь мог бы и улететь. Но клоп был взглядов консервативных и новаций молодежи не поддерживал, что, впрочем, ему прощалось. Что взять с говнюка старого? Пускай себе ползает, лишь бы под ногами не путался.
Лесной молодняк, кстати сказать, паука очень полюбил. Один хорек в его поддержку даже партию организовал, «Жующие вместе» называлась. Верноподданнические демонстрации устраивал с песнями и бесплатной раздачей халявы. Но кто-то донес на хорька, мол, партия его на самом деле зовется «Жующие вместо…». Задумались тогда некоторые: «А вместо кого, интересно?» – и хорька быстро, без лишнего шума куда-то убрали. И правильно, между прочим, сделали. Нефиг лезть, конечно, в Лесу всего хватает, но далеко не всем!
Однако недовольные в лесу все же остались.
Воробья с собой звали, да только он плюнул в сердцах и упрыгал в соседний лес, где, как говорят, всех пауков давным-давно дустом потравили! Впрочем, врут, наверное… Однако диссиденты эти далеко не ушли. Сделали по паре шагов да увязли, как один, в липкой паутине, которая к тому времени весь лес оплела. Висели они в ней, дергались и громко возмущались:
– Это что же такое, где правда? Где справедливость? Даешь честные выборы нового Отца родного, который и мордой пригож, и лап не более четырех на одно туловище.
Смешно, право слово! На такой должности лапы сами отрастают, чего зря вопить?
Чем больше «ходоки» трепыхались, тем больше в паутине запутывались, но шума меж тем немало создали.
Выполз к ним тогда опять слизень, то ли тот же самый, то ли другой (кто их разберет, беспозвоночных?). Распластался он по поляне, огромный, как грязная лужа после сильного ливня, и сердито спросил:
– Чего, паразиты, глотки дерете? Их лесное величество отдыхать изволят!
– Мы – не паразиты! – возмущались представители оппозиции. – Мы – честные граждане демократического Леса, а вот это самозваное величество только и знает, что отдыхать. При таком режиме ему и работать некогда. А ну, тащи сюда этого «гаранта», мы ему жвалы-то начистим, мы ему… ать… мать… размать… – ругался заляпанный паутиной демократический электорат, нимало не смущаясь своей врожденной интеллигентности.
Но слизняка их гнусные выпады нисколько не тронули.
– Надо, – веско сказал он, – внимательно читать прессу. По новому постановлению императорского серпентария именно вы и являетесь паразитами, и другим паразитам не бывать! Да и вам недолго осталось ерепениться. Паутинка-то, она только с виду легкая да тонкая, а на самом деле крепкая, как удавка!
– Караул! – завопила испуганная оппозиция. – Кровавый заговор! Требуем допустить нас к его вечно спящему величеству, может, его и нет совсем! Кто он, господин паук?! Кто он?!
Шум поднялся такой, что хоть всех святых выноси, грандиозный получился шум! Но среди всеобщей суеты и гвалта раздался ехидный голос слизняка:
– Посмотреть хотите? Это можно! Грех отказывать народу в последнем желании.
И тут только заметили бузатеры, что в лесу как-то резко потемнело. В мертвой тишине с ужасом наблюдали они, как огромная тень, медленно надвигаясь, заслонила собой яркое полуденное солнце. Холод и мрак вмиг опустились на Лес. Высоко, намного выше самого высокого дерева, широко расставив свои лохматые лапы, стоял огромный паучище! Его острые как бритвы жвалы со страшным металлическим скрежетом терлись друг о друга, наводя этим звуком смертную тоску и ужас на тех, кто сразу не умер от первого приступа животного страха. Огромные красные глаза невиданного зверя горели адовым огнем, и был в них космический холод, пустота и абсолютная безжалостность, которую невозможно описать словами.