Российский колокол № 7–8 (44) 2023
Шрифт:
– А если нормально пройдёт, прикинь? Всю жизнь вспоминать будешь, как вниз летел. Узнаешь настоящий адреналин – чувство полёта! – Ну, круто, наверное…
– Не, я лучше как-нибудь без адреналина перетопчусь…
Николай Петрович задумался. Действительно, вроде уже и жизнь прожил, а с адреналином как-то не заладилось. Вот хотя бы здесь, за границей. Наташка с подругой щебечут: «Ах, Родос! Ой, море! Ну, отель- пятёрка!» – и всё с восклицательными знаками. А у него каждая фраза точкой, будто гвоздём, приколочена: «Родос. Море. Отель-пятёрка».
И ведь всегда так было. Никакого чувства полёта и поцелуев над бездной.
Нет,
А вот чувства полёта не было.
– И вообще, фигня это всё: адреналин, ля-ля, тополя…
– Не скажи, Вова, не скажи. Настоящий адреналин это типа наркоты. Такой кайф, что люди ради него на всё готовы.
– А чё, ещё и ненастоящий есть?
– Ненастоящий – когда куришь, пьёшь, колешься, чтоб догнаться. А кайф кончится – и ты обратно в дерьме. А настоящий – живёшь и как бы всё время летаешь. И кайф этот в себе носишь.
– А откуда кайф-то?
– От верблюда! Сказал же, в себе каждый сам находит!
– Да ну, гонишь! Чё кто находит?
– Ну, силу там, смелость, чувство полёта…
– Ага, по ходу, смело на гору попрёшь, с силой перо вставишь – и полетишь!
Николай Петрович поёрзал на скользком кожаном стуле и с удивлением понял, что ему действительно интересен этот мальчишеский спор. И в свои сорок лет, и сейчас, накануне шестидесяти, он внутренне ощущал себя даже не Николаем (тем более не Николаем Петровичем), а Коляном. Понимал, что пора взрослеть и мудреть, старался скрывать свою «вечную молодость» от окружающих. Потом смирился и перестал стесняться. Поэтому сейчас прислушивался к «пацанскому» разговору с неподдельным интересом. А Витька (похоже, неформальный лидер) важно повторял оппоненту:
– Ясен хрен, чувство полёта не у каждого. Я тут вспомнил из одной старой книжки: «Рождённый ползать летать не может». Это про таких, как ты.
«Это про таких, как я», – догадался Николай Петрович. Ни силы, ни смелости, ни чувства полёта… И в карьере невысоко взлетел, и в профессии не слишком преуспел, хотя и проработал в НИИ после вуза целых двадцать лет. Взять Котю Глембоцкого (на одном курсе учились): маленький, хлипкий, за очками не видно, зато в сорок три года уже доктором наук был, отделом заведовал. А Колян, «комсомолец, спортсмен и просто красавец», до сих пор ещё без учёной степени, старший научный сотрудник. С другой стороны, Котя сразу после вуза в аспирантуру, защитился, «Изобретателя СССР» получил, а Колян – всё больше в баскетбол да по пиву. Так что грех обижаться: кому – чё, кому – ничё, кому – хрен через плечо. Тем более что потом война началась (или, как это принято сейчас называть, «спецоперация по наведению порядка в Чеченской республике»). Как ни назови, такое было время, когда у всех жизнь пошла через это самое… через плечо.
Вся штука в том, что непонятно было: кто, с кем, куда и зачем. И от всего этого непонятного некуда было спрятаться. Всё равно достанет: не сегодня так завтра. Кого – больше, кого – меньше, кого – раньше, кого – позже.
И «таких», и «не таких»…
– Такой – не такой… А «не такой» это как? Зашибись крутой да летучий?
– В экстриме узнать можно.
– Чё?
– Ну вот в кино. Идёт экстрим: война, враги, сваливать пора, а он вдруг раз – и всех замочил! Или, прикинь, одного в плен взяли. Вроде капец! Он такой валяется: у-у… му-у… всё хреново. А другой – если «не такой»: не
Да уж… Точно Витька сказал: в экстриме узнать можно.
Не улыбался Колян под автоматом. И планы не строил, как всех замочить, когда летним вечером ему в центре города мешок на голову натянули, скрутили и в машину засунули. Колян даже не понял, в чём дело. Вертелся, пытался высвободиться, но его так крепко прижали к горячему потному сиденью, что и пошевелиться было невозможно.
В незнакомом городе или селе Коляна пинками выбросили из машины, грубо протащили по ступенькам и втолкнули в какое-то здание. Когда стянули с головы мешок, он оказался лицом к лицу с темноволосым мужчиной в поношенной полевой форме. Красивое лицо мужчины портило большое багровое пятно под левым глазом, и Колян некстати вспомнил мамину поговорку: «Бог шельму метит». «Меченый» сидел на краю стола, покачивал ногой и спокойно рассматривал взъерошенного, мятого пленника. После лениво, будто нехотя, ударил Коляна по лицу и с отвращением процедил сквозь сжатые зубы:
– На ФСБ работаешь, с…?
Колян с трудом прошелестел разбитыми губами:
– Я в нефтяном институте работаю, в научно-исследовательском…
«Меченый» чему-то засмеялся и резко ударил Коляна в живот. Тут в комнату вошли ещё трое «полевиков», стали здороваться и обниматься с «меченым». Колян за это время успел продышаться, но новый удар в грудь отбросил его к стене.
Мужчины подошли поближе. Один больно схватил Коляна за подбородок. Несколько мгновений все внимательно изучали его окровавленное лицо. Потом отошли и о чём-то заговорили между собой, явно потеряв интерес к пленному. Колян почти не понимал по-чеченски, только несколько ходовых слов знал. Но тут почему-то догадался, что его просто с кем-то перепутали. Догадка радости не принесла. Ясно было: всё равно не отпустят.
Так и случилось. Коляна вытолкали во двор и прижали лицом к стене какой-то ветхой постройки. Обернувшись, он увидел направленные на него автоматные стволы. Колян где-то слышал, что в такие минуты – «на краю» – перед глазами человека проносится вся его жизнь. А сам ничего не вспоминал, будто не было никакой другой жизни, кроме этих нескольких мгновений. Только вяло удивился, что «меченый» не вышел в него стрелять: командир, наверное.
Хотел закричать, но только сипло промычал: «Эй, вы чего?» Двое «полевиков» молча посмотрели без всякого выражения и деловито щёлкнули затворами. Колян прижался к стене. Пальцы заскользили по неровной деревянной поверхности, зачем-то нащупывая мелкие щёлочки в разъехавшихся досках – как будто туда можно было спрятаться от выстрелов!
А потом оглушили автоматные очереди, которыми «полевики», как художники кистью, обводили его контур на старой деревянной стене. Тренировались. Колян осторожно пошевелил плечами и вдруг понял, что не убьют (если, конечно, рука не дрогнет). Во всяком случае, пока ещё не убьют.
И правда – не убили. Прогнали по двору, с трудом сдвинули в сторону крышку люка (канализация, что ли, удивился Колян) и сильным толчком сбросили вниз.
В узкой и глубокой яме стоял тяжёлый, смрадный запах. В углу скорчился бородатый мужик в рваной солдатской форме. Он поднял голову и что-то сказал, но слов Колян разобрать не смог, а переспрашивать не стал. Мужик назвался Федей (или Петей) из Волгограда. Или из Волгодонска. Или из Вологды. Понять было непросто, потому что мужик заикался. И зубов у него не было. Совсем.