Российский колокол. Зимний лес

Сборник

Откликаясь на этот лозунг, народ использовал все средства и возможности для победы над врагом. Промышленные предприятия по изготовлению чисто мирной продукции перешли на изделия, необходимые фронту. Даже сугубо бытовые предметы люди стали применять для уничтожения врага. Так, особенно в начале войны, когда ещё не хватало средств по борьбе с танками, наши бойцы наполняли горючей смесью обыкновенные стеклянные бутылки из-под пива и лимонада и поджигали ими фашистские танки.

Школьники-допризывники тоже включились в борьбу с ненавистным врагом, гитлеровским фашизмом,

вероломно напавшим на нашу страну.

Я и некоторые мои школьные товарищи по классу, чтобы как-то помочь Родине, записались в клуб служебного собаководства, существовавшего в городе Куйбышеве (Самаре), где мы под руководством опытных инструкторов проводили начальную дрессировку собак для несения боевой службы на фронте. В клубе занимались крупные собаки, способные нести прикреплённый на спину груз в несколько килограммов. Этому-то мы их и учили…

Татьяна Богомолова

Богомолова Татьяна Геннадьевна – член Российского союза писателей, Российского союза работников культуры, лауреат литературных конкурсов, в том числе за рубежом.

Издала 12 книг, участвовала в коллективных сборниках и журналах как в России, так и за рубежом. Награждена за педагогическую деятельность медалью Л. Н. Толстого.

Перемены

Захарка рос странным человеком. Мать всячески защищала его перед мужем и посторонними людьми, боясь, чтоб сын не попал в психиатрическую лечебницу. Хотя среди детей таких случаев очень мало, но мать Захара о том не ведала. Когда четырёхлетний ребёнок вылезал ночью в форточку и шёл к соседям среди ночи, Евдокия Никифоровна называла это лунатизмом и просила пожалеть мальчика. Ведь они не раз говорили ей, что видят Захарку у себя дома: то под кроватью, то на половике в коридоре или перед дверью. «Батя контуженным пришёл с войны, немолод уже. Чего ждать от мальца?» – шептались одни. Другие не соглашались: «Контуженный – не инвалид. Вон – в органах внутренних дел работает. Не на побегушках, чай, в начальстве».

Так и рос Захар между двух лагерей: жалеющих и ругающих. Мать иногда расспрашивала сынка, почему он убегает ночью из дома. Мальчик отвечал, что не помнит. Но с семи лет стал понимать: боялся бесов – они мерещились ему ночью. И Захарка боялся, причём отчаянно. В малой комнатке он спал с раннего детства один. Отец не приваживал сына к матери, отучал от её нежностей уже с трёх лет. Прийти ночью в комнату к родителям не мог: запрещали категорически. Он и сбегал через единственное доступное ему место, ведь дверь была закрыта на ключ и он хранился у отца. У соседей же ребёнка кошмары не мучили.

В школьные годы Захар оставался боязливым, и сверстники это чувствовали. Часто он оказывался жертвой более сильных мальчишек, которые, подбегая, кричали: «Намылим харю Захару» – и били в лицо или грудь. Он считал, что его беды от этого имени, и тихо ненавидел родителей.

Учился Захарка плохо, отчего мать только вздыхала и тайно молилась, а отец бил сына ремнём без пояснений.

Но всё изменилось, когда отца осудили по уголовной статье. Мать и бабушки молчали, но Захар слышал, что болтали соседи: «За пристрастие к сугубой справедливости заслали Григория Ананьевича. Не поделил что-то с властями», – говорили одни. Но злые отвечали: «Не так всё. Скурвился фронтовик. Проворовался».

И слова похуже слышал подросток, но вскоре перестал замечать кривотолки. Начались в его жизни перемены после потери отца: именно так Захарка расценил слова матери. Евдокия Никифоровна, жалея сына из-за побоев сверстников, вскоре привела его в Дом культуры, в секцию по борьбе и боксу. Нового Захара однокашники и парни постарше почувствовали уже через три месяца. Походка, взгляд карих глаз, манеры подростка изменились неузнаваемо. И, проверив для интереса свои догадки, напоролись на неведомые им раньше кулаки и силу воли. Постепенно подросток стал лучше учиться в школе, все его страхи рассеялись. Весной он впервые за свою школьную жизнь решил не стричься очень коротко, и дома мать-парикмахер укладывала ему красивую причёску. Теперь никто не мог покуситься на его каштановые волнистые волосы: ни облить, ни дёрнуть за них.

А через год Захара приметила одна из соседских девчонок: с улыбкой дерзко глядела на паренька. И ему тоже она нравилась, только робел, боясь подойти. Ходила, правда, девушка в другую школу: для инвалидов ума и тела, как называли взрослые люди то учебное заведение. Год за годом рождалось в этом регионе всё больше детей с тем или иным уродством, врождёнными заболеваниями и даже дети-обрубки: без ног и рук. Казалось, вся совокупность вредного производства была здесь размещена, и злые языки болтали, что все беды от этого.

Вот в такой школе и училась Пелагея. Однако она тяготилась пребыванием среди одноклассников. Руки-ноги у неё были целы, говорила хорошо, не мычала, как некоторые из учеников. Единственный недостаток был у неё – замедленное мышление. Будто фраза говорившего достигала её ушей через полминуты, и думала она, что сказать на простые слова, немалое время: от минуты до пяти.

Пелагея была старше Захара на два года и уже заглядывалась на парней в свои семнадцать. Они знали о её дефекте и норовили изнасиловать потихоньку. Но она как девка отчаянная билась, что мальчишка, иногда и нож показывала. Хорошела же не по годам, по месяцам.

– Знаешь, – подошёл однажды весной Захар к девушке, встретив после уроков у школы для вспомогательного обучения, – буду тебя защищать. А восемь классов скоро закончу – увезу тебя в другое место… Ведь не дадут тебе прохода. А этак кого пришибёшь – мать говорила, отправят тебя в колонию. А там – худо дело. Вся жизнь твоя молодая будет исковеркана.

Спустя пару минут Пелагея энергично кивнула, тряхнув природной кудрявой копной русых волос, в большей мере поняв многое из сказанного по добрым глазам подростка. Она широко улыбнулась Захару, обнажив белые ровные зубы.

Конец ознакомительного фрагмента.