Росские зори
Шрифт:
Ивон соскочил с усталого коня — скачка с перерывами длилась весь день, — обнял брата, обнял Фалея, поклонился павшим россам.
— А Дарина? — спросил у брата.
Останя взглянул на караван. Суда отдалялись, и на одном из них была его Даринка.
Прискакал вестник, бросил несколько отрывистых слов. Грудь у него была окровавлена, лицо бледное, конь шатался от усталости.
Ивон выслушал его и опять повернулся к Остане.
— Не время скорбеть, брат, — проговорил совсем по-отцовски, знакомо, твердо. — Готы идут.
Погибших россов уложили на телеги, чтобы везти к месту их огненного погребения.
—
— Этих? — Ивон взглянул на пленных степняков, и его ладонь резанула воздух, повторив жест, который Останя недавно видел у отца. — Пришли с мечом — от меча и погибнут!
— Этого беру себе! — Останя показал на Фаруда.
— Что ты задумал?
— Переправлюсь на ту сторону, пойду за сарматами и обменяю на Даринку…
Ивон молча обдумывал решение брата. В последнее время Останя заметно возмужал, но пуститься в сарматскую степь, чтобы освободить из плена жену и потом вдвоем с ней проделать обратный путь, — это почти безумие. Такое не по силам и целому отряду.
— Я пойду с ним, — сказал Фалей.
Ивон улыбнулся по-отцовски, одними глазами: вдвоем с Фалеем — это уже серьезно…
— Добро, — согласился он.
Ивон понимал чувства Остани, и ему было мучительно жаль брата, решившегося на отчаянно-трудное, безнадежное дело, из которого он лишь чудом мог выйти живым. Впрочем, теперь все рисковали или будут рисковать жизнью — на то и война. Ивон поступил бы недостойно воина, помешав Остане попытаться спасти любимую женщину. В глубине души он одобрял решение брата, хотя тот задумал едва ли возможное. Путь, на который ступал Останя, был путем чести. Опыт предков свидетельствовал: даже в самую трудную годину, когда речь идет о судьбе племени, нельзя забывать о судьбе отдельного человека. Спасти женщину от смерти, плена и рабства — долг каждого мужчины; отправиться же в становище врага ради ее спасения — это величайший подвиг… Удачи тебе, брат!
Ивон и Останя любили друг друга, но простились сдержанно, не показывая своих чувств.
Останя и Фалей спустились к воде, связали легкий плот из сушняка, в изобилии валявшегося на берегу, сложили на него снаряжение, усадили сармата, уселись сами и, гребя щитами, поплыли поперек течения. За ними, привязанные к плоту, плыли кони.
Когда они достигли противоположного берега, дружина еще стояла на месте. Останя и Фалей помахали руками, прощаясь с соплеменниками, дружина ответила тем же. Потом она повернула к ближайшему лесу, а Останя и Фалей — вниз по берегу, держась в полуверсте от реки.
3
СТЕПЬ
Фаруду было около тридцати пяти лет. Он понимал язык эллинов и сам мог объясниться на нем, дополняя свою ломаную речь энергичными жестами. Фалей и Останя рассчитывали получить от него сведения, без которых не могли обойтись в сарматской степи. Внешность у Фаруда была приметная. Темноволосый, с густой бородой, с живым взглядом каштановых глаз, он обращал на себя внимание. Лицо было бы приятным, даже красивым, если бы временами его не искажало бешено-злое выражение. Тогда он выглядел дьяволом, готовым зарезать кого угодно. Правда, таким он виделся Остане только на первых порах. Позже мнение Остани о нем изменилось, так как Фаруд оказался способным на добрые поступки.
Солнце приближалось к краю земли. Останя и Фалей выбрали укромное место и спешились. Надо было передохнуть, оценить
Поужинали хлебом и мясом. Фаруду развязали руки — он жадно набросился на пищу, с любопытством поглядывая при этом на своих спутников. Оба были богатырского сложения. Старший, в ромейских доспехах, и напоминал ромея, младший выглядел как типичный росс — светловолосый, светлоглазый, с мягкой русой бородкой. Обоих Фаруд видел в битве — один у него на глазах зарубил двух сарматских воинов, другой свалил его самого, Фаруда, а он был известен в степи как опытный боец. Он неспроста рискнул отправиться в росские земли: лучше его едва ли кто мог так скрытно подобраться к добыче, захватить и удержать ее. У него были крепкие нервы, твердая рука и точный глаз. Из лука он бил не хуже самого Фарака, его копье пробивало любой панцирь, а меч не знал себе равных. И все-таки молодой росс победил его. Досадно. Любопытно…
Фаруд утолял голод и разглядывал этих людей, осмелившихся войти в сарматскую степь. Видно, не понимают, что здесь они — суслики в когтях у орла… В то же время сармата не покидало сложное чувство к ним. Закон степи гласил: «Если тебе великодушно оставили жизнь, ты становишься слугой и должником дарившего тебе…» И хотя человек, подаривший ему жизнь, — чужеземец, на которого обычаи сарматского племени не распространялись, в глубине души Фаруд чувствовал признательность к нему. Конечно, Фаруда никто не упрекнет, если он воспользуется благоприятными обстоятельствами и вместо того, чтобы оставаться должником и слугой чужеземца, станет его господином. А тут, кроме чужеземцев, еще и кони — от таких скакунов не откажется и царь…
Фалей ел не спеша — Останя всегда завидовал способности эллина управлять своим аппетитом. Сам он ел так, будто куда-то торопился и боялся не успеть. Так же торопливо ел Фаруд. Видимо, эта одинаковость пришлась степняку по душе. Он заговорил на своем сармато-эллинском наречии, из которого Останя, занятый своими мыслями, понял не много.
— Он спрашивает, как тебя зовут и кто твой отец, — пояснил Фалей.
— Евстафий, сын Лавра Добромила.
— Сын лохага Добромила?
— Лохаг — значит, военачальник, — подсказал эллин.
— Да, лохага.
Фаруд посыпал словами. Останя стал слушать внимательно и понял больше, но Фалею еще приходилось вмешиваться в разговор.
— Он говорит, что сын лохага Добромила — хороший воин.
Контакт с сарматом начал устанавливаться. Фаруд приглядывался к ним, а они к нему. Его интересовало, что у них на уме, а им надо было уяснить, чего ждать от него. Они говорили между собой, не опасаясь, что он узнает их планы: русскую речь он не понимал. Останя предложил с помощью Фаруда проникнуть на судно и выкрасть Даринку и Авду. Судьба несчастной Авды тревожила их так же, как судьба Даринки: оба дали слово умирающему Косу спасти его сестру.